Последний фронтовик. Александр НиконовЧитать онлайн книгу.
страсти губят, – пояснил Курягин. – У зверья этого нет. У них гон прошёл – и всё. – Иван оживился. – Я тебе вот что скажу: если надумаешь перебираться, поезжай на мою родину, на Волгу. Там хоть и нет таких лесов, как в тайге, но работа найдётся. В леспромхозе, где я работал, хороший директор, душа-человек, Виктор Семёнович. А ты лесовозчик вон какой опытный, по полторы нормы даёшь, у тебя за это одни поощрения. Да он тебя целовать будет. У тебя свой дом или что?
– Да какое там! Тоже две комнаты в бараке. Ведь под целинников тогда строили – времянки. Целину распахали, освоили, так сказать, а про жильё потом забыли. Правда, и школа, и детсад, и больница есть. А с жильём хреново.
– Ну, вот, чего тебе терять! – воскликнул Иван. – Как говорится, сбросил одни лапти, обул другие. Поезжай а ты.
– А жить, жить где? Я ж не один, у меня ещё четверо.
– С жильём проблемы не будет, Ефим. На нижнем складе бараки есть, а рабочих всегда не хватает. Если там жилья не найдётся, так на кордоне точно есть. А потом обживёшься, свой дом срубишь. Несколько лет поработаешь – и срубишь. Хочешь, письмо ему напишу? Он, Виктор Семёнович-то, меня уважал. Если за тебя попрошу, так будь спок! Ну, что писать письмо?
– Да ещё неизвестно, будет ли мне амнистия или нет. Да и Галина… Посоветоваться с ней надо.
– Как не быть амнистии. Это уж точно будет. Говорят, хозяин и списки уже в управление лагерей отправил. Там и твоя фамилия есть. Будь спок, готовься.
А что, и верно – долго ли русскому мужику лапти переобуть. Написал жене письмо: так, мол, и так, согласна ли на такое переустройство в жизни. Галина после недолгого раздумья согласилась, правда, поставила условие, что он устроится сначала сам, подыщет работу ей, а потом уж и они приедут. А то, мол, приедешь на голое место – не в палатке же жить.
Ефим освободился к зиме и сразу махнул на Волгу, в леспромхоз. Директор, Виктор Семёнович, и правда, встретил его с распростёртой душой, по-русски. Посидели за столом, выпили, чтобы душеньками поздороваться, чтобы, значит, сблизиться, узнать поближе друг дружку. Благо, было, что вспомнить. Виктор Семёнович тоже три года на войне отбухал, в артиллерии. Ногу ему в коленке перебило, хромал. Расспросил Ефима, что да как. Тот рассказал ему всё, как на духу выложил. А в конце разговора добавил:
– Вот и выходит, что я теперь и не фронтовик совсем, вроде, и не воевал. Даже награды, суки, отобрали.
– Да разве дело в наградах, Ефим Егорович, – возразил директор. – Дураки они.
– Кто?
– Кто-кто! Правительство, конечно. Одно дело – гражданская жизнь, война с немцем – это другое. Разве можно сваливать всё в одну кучу. Ну, нарушил человек закон, вольно или невольно это совершил, а награды-то причём. Нет, видно, хотели побольнее человеку сделать: вот, мол, тебе, а если ты ещё раз маху дашь, то и в слизняка превратим. Дураки! А у нас, брат, с тобой, как ни крути, ни разглядывай, две жизни: одна фронтовая, другая гражданская. Войну из души с наградами не вытряхнешь.