Июль 41 года. Романы, повести, рассказы. Григорий БаклановЧитать онлайн книгу.
долго еще после этого разговора во мне все дрожит.
Ночью я прощаюсь с Синюковым. Их двое было, стариков, в бывшем моем взводе: он и Шумилин. Теперь Шумилин только. От непрерывной боли, от потери крови Синюков сразу постарел, в глазах тоскливое, покорное выражение, как у больной собаки. Впервые я называю его по имени-отчеству: Василий Егорович. До сих пор он был Синюков. Он уже не вернется на фронт. Месяца четыре пролежит в госпитале, а к тому времени война кончится.
– Приедешь домой – полон рот стальных зубов. С ними лучше: по крайней мере, не болят.
Он все понимает. Понимает и то, что детям его, быть может, даже повезло: неизвестно, как у нас здесь сложится обстановка. Он сам прежде любил пошутить, а сейчас только мычит и подает мне левую руку, безвольную, потную, слабую. И с завистью смотрит, как Коханюк, который будет сопровождать его к берегу, жадно докуривает цигарку, держа ее в ногтях.
Они уходят вдвоем. И мы остаемся вдвоем: я и Мезенцев. Я уже давно собирался заново проложить нашу связь по болоту. Она идет везде по полю, но в одном месте линия особенно часто рвется. Если немцы начнут наступать, под обстрелом здесь чаще всего будет рваться провод. А исправить его под обстрелом днем – только связисты понимают, что это значит. Но мне все не хотелось переносить связь на болото: там хуже слышимость.
Я зову к себе Мезенцева, приказываю взять три катушки провода и заново проложить линию по болоту. Прежнюю смотать. Показываю ему на карте и на местности. Он принимает это как наказание. Козыряет: «Слушаюсь!» – глядит в землю. На своих тонких ногах он уходит в темноту, качаясь под тяжестью трех катушек и аппарата.
Начинается обстрел. Бьют по болоту. Мины рвутся с каким-то странным чавкающим звуком. Я смотрю на часы. По времени Мезенцев должен быть уже там. Иногда слышно, как долго воет снаряд, потом звук обрывается. Разрыва нет. Это фугасные снаряды. Они успевают так глубоко уйти в болотистый грунт, что уже не могут выбросить его силой взрыва. И рвутся под землей почти беззвучно. Я правильно сделал, что решил проложить связь там. Провод больше всего перебивает осколками, прямые попадания редки. На болоте осколков почти нет.
Обстрел длится недолго. Когда стихает, опять слышен дальний бой на севере. Меня внезапно вызывает из-за Днестра Яценко.
– Мотовилов? Где у тебя этот… как его… ну, трубач твой?
Я молчу, насторожившись.
– Мотовилов! Куда ты пропал?
– Я не пропал…
– Чего же ты молчишь? Трубач твой, говорю, где? Музыкант этот? Слышишь?
– Слышу.
– Посылай его ко мне. Да куда ты пропадаешь каждый раз?
– Мезенцева послать я не могу, товарищ Второй.
– Как так не можешь? То есть как так не можешь, когда я прика…
Голос его в трубке пресекся. Словно ножку стула прижимаю к уху. Это Мезенцев, ничего не подозревая, прервал связь. Я даже рад, что так получилось. Иначе я не мог бы сам поехать за Днестр.
И пока иду по лесу, мысленно разговариваю с Яценко. До каких пор это будет продолжаться? Всю войну