Сталин. Том 2. В предчувствии Гитлера. 1929–1941. Книги 1 и 2. Стивен КоткинЧитать онлайн книгу.
сцены, а также в неисправимости капитализма, коварстве классовых врагов, неизбежности революционного насилия и значении тактической гибкости и твердой воли. Он был ленинцем до мозга костей [52]. Сталин обострял ощущение необходимости в форсированном строительстве социализма, постоянно распинаясь об угрозе «капиталистического окружения». Миллионы городских жителей и даже часть сельского населения были заворожены сочетанием реальной классовой войны и передовой техники. Перспектива участия в построении нового, лучшего мира, столь привлекательная для масс, способствовала вербовке нового поколения партийных активистов и захватывала воображение людей по всему миру.
Вместе с тем жестокие потрясения, сопровождавшие строительство социализма, влекли за собой выявление и дальнейшее формирование жестоких черт личности Сталина. «Правые уклонисты», «социал-фашисты», «ликвидация кулака», «вредители», «право-левацкий блок», «террористические акты», «военные заговоры», «троцкисты» – все эти тропы, укоренившиеся в большевистском репертуаре, приобрели новый, еще более зловещий оттенок. В документах Сталин предстает человеком самоуверенным, но при этом ходящим по лезвию ножа, непревзойденным задирой, тонко чувствующим слабые места в других людях, но при этом обиженным на весь мир. Даже удовлетворение у него всегда перемежается с горечью. Сколько бы соперников он ни одолел, осажденным оставался он сам. Сколько бы врагов ни было выслано, посажено в тюрьму и казнено, на их место вставали все новые и новые – и они охотились за ним. Сколько бы власти он ни приобрел, ему требовалось еще больше. И в то же время насилие, к которому прибегал режим, словно бы порождало тех самых внутренних врагов и те самые внешние угрозы, о которых неустанно предупреждали донесения советской тайной полиции. В насаждаемой Сталиным перегретой атмосфере его болезненная обидчивость и склонность подозревать худшее подпирали курс на строительство социализма и сами находили в нем опору. Судьбы революции и личность Сталина все сильнее переплетались друг с другом.
Жертва
Для человека, одержимого государственными соображениями, поступки Сталина нередко носили чрезмерно личный характер. Николай Бухарин в отличие от Троцкого входил в ближайшее окружение советского диктатора. Они познакомились в 1913 году в Вене, и с середины 1920-х годов Сталин выказывал подлинную привязанность к Бухарину. Алексей Балашов, в молодости работавший в личном секретариате Сталина, под конец жизни вспоминал: «…генсек, когда ему приносили бланки с результатами голосования членов Политбюро путем опроса, часто, не поднимая головы от бумаг, бросал:
– Как Бухарин, „за“?
Мнение Николая Ивановича… было весьма важным для Сталина при определении своего собственного отношения к конкретному вопросу» [53]. Кроме того, Бухарин в отличие от Троцкого старался не вставать в открытую оппозицию Сталину. Тем не менее в 1929 году,
Ленин писал: «Либо мы подчиним
Волкогонов.