Фотография из Неаполя. Вадим ЛевентальЧитать онлайн книгу.
и, продолжая болтать, провожает его ими. У Джеронимо колотится сердце, он ускоряет шаг, делает вид, что очень спешит и, почти пробегая мимо, всё-таки пару раз стреляет глазами: матрос стоит спокойно, всё так же смотрит и только лениво меняет затёкшую ногу.
Джеронимо ругает себя, что пошёл по набережной, не знает, что думать; в сущности, боится думать – но ничего не может поделать с разливающимся по телу будоражащим теплом, которое остаётся с ним всю дорогу до дома.
Наутро Джеронимо просыпается из тревожного сна, в нём он всё бежит и бежит по полутёмным городским лестницам, которые никак не заканчиваются, протискивается между каких-то людей и вдруг замечает, что он совершенно голый, и хотя никто не обращает на это внимания, ему всё-таки стыдно, он делает вид, что ничего особенного не происходит, заводит светский разговор с Аннибале, вокруг ещё смеются какие-то девицы, и он смеётся вместе с ними, но почему-то точно знает, что в той стороне, куда он не может взглянуть, стоит статуя, и он должен следить за ней, но никак не может незаметно проверить, на месте ли она, и это пугает его.
Хотя Джеронимо и философ, но предрассудки ещё живы в нём, и он невольно размышляет о том, что может предвещать такой сон. Пока ему подают умываться и одеваться, он приходит к выводу, что только одно: что какую-то статую всё-таки украдут. И хотя он понимает, что всё это чушь и бредни для старух, а на самом деле сны – это просто слабость души и разума, никаких предзнаменований они не несут, но ему всё-таки не по себе.
Поэтому наспех позавтракав, Джеронимо со всех ног бежит во дворец и оказывается там даже раньше рабочих. Камердинер проводит его в залу и оставляет одного. Джеронимо, сказав себе, что это только чтобы освободиться от наваждения, пересчитывает ящики. Все на месте. На некоторое время он остаётся с ящиками один на один и ловит себя на чувстве, которое должны испытывать археологи: вот тут, под одинаковыми свежеструганными досками, перед ним неведомые сокровища древних, и совсем скоро из-под слоёв сена на свет божий как бы снизу начнут проклёвываться, вырастать Марсы и Зевсы, Дианы и Ники, Венеры и Аполлоны. Правда, у Джеронимо есть список того, что он должен найти. От нечего делать Джеронимо пролистывает его. Список скучен, как любая бюрократическая неизбежность, за аккуратными пронумерованными строчками: Нерва паросского мрамора, две ладони в высоту, две колонны зелёного порфира в десять ладоней и треть ещё одной, каждая диаметром в полторы ладони, неизвестная, женская статуэтка высотой три с половиной ладони, – не разглядеть никакого волшебства, не почувствовать никакой древности, – все они слипаются в одно общее бормотание, неразличимое, как будто за закрытыми дверьми вполголоса разговаривает толпа людей. Джеронимо слышит его как подчинённый единому ритму гул, снова, как вчера, и в какой-то момент ему кажется, будто он начинает различать в этом гуле отдельные слова, крепкие, как натянутые тросы, строчки, и вот-вот они прорвутся наружу, но его прерывают: открываются двери, в залу впускают