Великий ветер. В. П. БутромеевЧитать онлайн книгу.
будущим, хотя и не убили. И поэтому они сочувствуют и мужику, и себе, а виноваты не они, а какие-то «те», кто и мужика убил, и их обманул. А «Свой дом» – в нем никаких «тех» нет. Это мы сами развалили этот дом, по собственному неумению жить, потому что глупы и нелепы. А зрителю в зале неприятно, когда ему говорят об этом: вот, мол, какой ты, сам ты, именно ты, – и смотреть такую пьесу он не пойдет. Ему говорят: ты сам во всем виноват, сам, а не кто-то, не какие-то «те», а ты. Кому ж приятно такое! Вы написали пьесу о том, о чем люди не желают слушать. В доме повешенного не говорят о веревке.
Я хотел ответить Кучаеву, но он, заметив это, опередил меня:
– Я знаю, вы скажете, что не собирались никого упрекать, вы просто написали как есть. А оно так и есть: глупо и нелепо. Для глупца и неудачника, который так устроил эту жизнь, нет ничего обиднее правды. А люди не любят, когда их обижают. Они не пойдут на вашу пьесу, и режиссеры ее не захотят брать: они чувствуют, как отреагирует зритель, они сами так реагируют. Ну а кроме того… И это главное: театр – это своя лавочка. Так даже раньше было. А теперь тем более. И в этой лавочке все свои, а вы не свой. Задержись эта перестройка лет на двадцать, протянись все как было – вы бы писали вашу прозу, как деревенщики, и этим оправдали бы свою жизнь… С «Криком на хуторе» вам повезло. Раньше бы эту пьесу никакая цензура не пропустила. А тут челюсти власти обеззубели, в иные времена за такую пьесу сожрали бы, только кости бы хрустели. А так – поставили, хотя только в Минске. Еще и Государственную премию дали…
– Государственную премию не дали, по крайней мере, я не успел ее получить – СССР распался.
– А, да, помню… Может, и хорошо, что не успели получить. Госпремия СССР тоже, в общем-то, позорно… Хотя вот Распутину дали, и к нему не пристало… Деревенщики… Ничего не пишут… Им не давали писать правду… А вот теперь пиши любую правду… А она никому не нужна. И Распутин, и Белов ничего не пишут… А в чем правда? То, что семьдесят лет жили под властью кретинов, ждали мировой революции и коммунизма? Стыдно – вот и не пишут, нечего писать… Вы написали эту пьесу… Ну да, вы умеете писать… Не только прозу, но и пьесы… Но зачем вы написали эту пьесу?
– Мирский попросил. Пьесу «про сегодня». Я и написал. Да и написал-то всего за неделю… – словно оправдываясь, ответил я.
– Пьесу за неделю – это хорошо. Значит, было что писать. И есть что играть, но ставить ее никто не возьмет… Мирский… Он человек хороший, не такой, как все эти прохиндеи, которые вертятся около театра… Но время изменилось… Мирский, коллегия по драматургии… Все это уже ничего не значит, ровным счетом ничего… И Минкульт не пришей кобыле хвост… Театр теперь своя лавочка… Вашу пьесу можно бы поставить, если бы у вас был свой театр… И самоеды вроде меня посещали бы…
Только тут я заметил, что Кучаев довольно сильно пьян. Графинчик для водки был пуст, китайская лапша быстрого приготовления не тронута.
– Так что не пишите пьес. Лучше пишите прозу…
– А что проза. Печатать прозу тоже негде. В издательстве, –