Плачь, Маргарита. Елена СъяноваЧитать онлайн книгу.
матери, безропотно отправилась в партийную провинцию. Отец же, депутат рейхстага и советник по финансам, проглотил свой стыд и сделал вид, что у него никогда не было обожаемой дочери.
Узнав обо всем от подруг, Елены Ганфштенгль и Карин Геринг, Эльза пришла в ужас от нелепости происходящего, а еще более – от душной волны ревности, которая захлестнула все ее существо. Но она справилась с собой. Рудольфу же, втайне ждавшему наказания, она сказала, что теперь будет всегда и всюду ездить с ним, и поинтересовалась, нет ли у него возражений. Муж смиренно отвечал, что возражений нет и он очень доволен.
И вот они здесь, в чудесном, тихом Бергхофе, почти вдвоем, почти свободные, почти одни.
– Эльза, можно к тебе? – Ангелика неслышно подкралась сзади и стала на некотором отдалении, вытянув шею, чтобы увидеть, на что подруга смотрит за окном.
Эльза, чуть вздохнув, улыбнулась ей:
– Я так отвыкла от тишины!
Гели забралась с ногами на диван и робко попросила:
– Посиди со мной.
– Когда мы утром вышли на веранду, ты хотела мне что-то сказать, – напомнила Эльза.
– Если я начну говорить, так не заткнусь до вечера. Видно, у нас с дядей это в крови. Нет, нет! – воскликнула Гели, опережая какое-то замечание Эльзы. – Я так мечтала, что ты поговоришь со мной, все мне расскажешь!
– Что же тебе рассказать? – спросила Эльза, тоже усаживаясь в уголок дивана.
– Все-все! Мне все хочется знать! Про твою маму, про детство, про сестер, как ты влюбилась. Как вы жили в Мюнхене!
– Швабинг – это действительно было чудесно. Хотя почему «было»? Я думаю, этот район останется таким всегда. Просто нас там уже нет.
– И вы каждый день ходили в театр?
– Иногда и по два раза, вечером на Шлеммера или Бранда, а ночью – в кабаре. Мне очень повезло. Я видела… зарождение жанров. Мне не все нравилось в авангарде, но я всегда старалась понять чувства автора, его желание говорить со мной на его собственном языке.
– А Рудольф?
– А он только цеплялся ко всему, Кандинский был у него учителем недоучек, а новая опера – шрапнелью под соусом.
Гели рассмеялась.
– А на выставки или поэтические вечера я вообще с ним отказалась ходить, потому что он сразу же начинал спорить и своей политэкономией доводил этих ребят до слез. У него уже тогда был один критерий, и если он говорил «мне скучно» – все, крест на всем!
– Вы ссорились?
– Да нет, просто один раз я не выдержала и попросила взять меня туда, где ему весело. На что он отвечал, что позорно веселиться после такой войны. Однако несколько месяцев спустя…
Шла весна 1921 года. У обоих были экзамены, и они несколько дней не виделись.
И вдруг, уже поздно вечером, он явился к ней возбужденный, велел надеть что-нибудь попроще, и – о боже, в какую дыру они отправились! Самая что ни на есть жуткая пивнушка, какими бонны пугают маленьких непослушных девочек. Накурено так, что