Дела любви I том. Серен КьеркегорЧитать онлайн книгу.
внутренней сущности нежнее любой земной любви – в союзе, и вернее по искренности самой знаменитой дружбы – в согласии. Скорее нужно увидеть, чтобы стало совершенно ясно, что восхваление земной любви и дружбы принадлежит язычеству, что «поэт» на самом деле принадлежит язычеству, поскольку его задача принадлежит ему – чтобы затем твёрдым духом убеждения дать христианству то, что принадлежит христианству – любовь к ближнему, о которой язычество не имеет ни малейшего представления. Скорее нужно увидеть, как правильно провести разделение, чтобы, если возможно, дать человеку возможность выбора вместо того, чтобы сбивать с толку и путать, тем самым мешая человеку получить определённое представление о том, что есть что. И скорее нужно перестать защищать христианство вместо того, чтобы сознательно или бессознательно стремиться утверждать всё – в том числе и нехристианское.
Всякий, кто со всей серьёзностью и проницательностью рассмотрит этот вопрос, легко увидит, что спорный вопрос должен быть поставлен так: является ли земная любовь и дружба высшим выражением любви, или эту любовь нужно отодвинуть на второй план? Земная любовь и дружба связаны со страстью; но всякая страсть, нападает ли она или защищается, борется только одним способом: «или – или»; «Или я существую и являюсь высшим, или я вообще не существую, или всё, или ничего». Обман и путаница (против которых язычество и поэт выступают так же, как и против христианства) появляется тогда, когда защита сводится к тому, что христианство, несомненно, учит высшей любви, но что оно поощряет также земную любовь и дружбу. Подобные высказывания выдают двойственность мышления – у говорящего нет ни духа поэта, ни духа христианства. Что касается состояния духа, то нельзя – если хотите избежать глупостей, – говорить как лавочник, у которого есть товар лучшего качества, но есть и похуже, который он смеет рекомендовать как почти такой же хороший. Нет, если верно то, что христианство учит тому, что любовь к Богу и ближнему есть истинная любовь, то верно и то, что Тот, Кто низложил «всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяет всякое помышление в послушании»41, также низложил земную любовь и дружбу. Разве не странно было бы, если бы христианство было таким нескладным и запутанным, каким его хотят представить многие защитники, и зачастую хуже любого нападения; разве это не странно, что во всём Новом Завете нет ни слова о любви в том смысле, в каком её воспевает «поэт» и обожествляет язычество; разве это не странно, что во всём Новом Завете нет ни слова о дружбе в том смысле, в каком её воспевает «поэт» и обожествляет язычество? Или пусть «поэт», считающий себя поэтом, посмотрит, чему учит Новый Завет о земной любви, и он придёт в отчаяние, потому что он не найдет ни одного слова, которое могло бы его вдохновить – и если какой-нибудь так называемый поэт всё же найдёт слово, которое он мог бы применить, то это будет лживое применение, нечестное применение, потому что вместо того, чтобы благоговеть перед христианством, он крадёт драгоценное слово42 и искажает его применение. Пусть