Авария, дочь не мента. Александра КазаковаЧитать онлайн книгу.
слов. А мама с папой дружно сидят у компьютера после офиса, читают всякую ерунду, на столе чай и чипсы. Помню, в гостях у тёти с тоской смотрела, как Миша ест картошку с мясом, а потом стали резать торт. "Ей нельзя, она танцует, она же в платье не влезет". Кто-нибудь спросил меня, хочу ли я танцевать? Я пыталась объяснить, но натыкалась на неизменное "ты ничего не понимаешь, зато потом спасибо скажешь". Свою еду проносить на территорию балетной школы запрещено! Быть худой – самое главное. Голод заставал на уроках, не давал уснуть ночью. Я ложилась на живот и подкладывала под себя руки. Я оставалась там на пятидневку и только в выходные могла быть дома. Время тянулось, как резина. Какая из меня звезда балета? Это не моё, я не собираюсь. Шесть лет срок мотать. За что? Как отсюда вырваться?
Декабрь. Моё любимое время. Снегу сколько выпало! Мягкие сугробы, искрящиеся при луне, зимние восходы и закаты. Всё это дразнит меня, пленницу балетной школы. Опять классика! И опять Майя Ивановна. Она отмороженная на всю голову. Не "слегка постукивает палочкой при ошибке", как мне рассказывали дома, а больно избивает. Ещё важная часть её "воспитания" – рассказы, какие коряги те, кто не учится балету, это второй сорт, в котором скоро окажутся (назывались имена). Забрасывать последнюю по успеваемости бумажками, скандируя "уродина" (всех заставляла), после взвешивания самая лёгкая прикалывала самой тяжёлой значок со свиньёй. Сегодня тренировка проходила под аккомпанемент на тему "какая Юлька толстая". А в балете толстая – это та, которая ближе к человеку, чем к палке. Я отставала от Юльки совсем чуть-чуть, поскольку у меня был план. Несколько порок и родительский дикий крик пережить можно, люди и не такое переносили ради свободы. Или оставаться здесь, мучиться целых шесть лет, чтобы стоять третьим лебедем в пятом ряду за малюсенькую зарплату или же потерять год после, навёрстывая школьную программу, преподаваемую здесь в стиле "эта кукла ещё и говорить умеет".
Прекрасный зимний закат, месяц взошёл. Всё так и манило, а я здесь страдаю. Майя Ивановна взяла плётку и стала гонять нас по залу. Мол, не такие худые, как на заре её карьеры. И всё-то мы не так делаем. Тут Юлька упала в голодный обморок. Она ещё нам говорила, что сама мечтает быть балериной. Вот буквально сегодня, перед самым этим уроком. Видимо, морит себя голодом уже давно. Майя Ивановна и споткнулась через Юльку. И тут я не сдержалась:
– С мужем своим так играйте, а не над детьми издевайтесь.
– Что-о-о?! Да ты знаешь, кто такая Майя Плисецкая?!
– Она тут при чём?
– Она это заповедовала!
– Кстати, нехорошая женщина была. Ненавидела страну, которая её вырастила, восхищалась Геббельсом. Своего ребёнка убила ради года порхания на сцене! Скользкая, ненадёжная, ценила свой комфорт выше чужой жизни. Я бы с ней в разведку не пошла.
Тут она с безумными глазами взяла тяжёлую колонку и побежала ко мне… сзади только окно…
Второй этаж – всё-таки высоко. Темнеет. Жуткий холод обжигает. И нестерпимая боль