Сказания о руде ирбинской. Надежда КравченкоЧитать онлайн книгу.

      Вдруг на первом этаже хлопнули парадные двери.

      Глава третья

      Нежданный гость

      – Хто там ишо прётся? – снова посуровел Афанасий, прервав молитву. – Ломятся бесперечь все, кому не лень, и бездокладно косяки сшибают.

      В дверном проёме спальни возникла огромная медвежья доха на чёрных ичигах[33]. Из-под рыжего меха лисьего малахая загудел добродушный бас:

      – Василь Никитич, принимай нежданного гостенёчка из многорудной матушки Сибири.

      – Егор Михайлович! – ахнул Татищев, спешно выпутываясь из груды одеял. – Друг ты мой сердешный! Вот уж кого не ждал ныне, чаял к лету возвернёшься. А я, вишь, неурочно расхворался.

      – Куды, куды с холоду-то лезешь, окаянный! – закудахтал на гостя рассерженный Афанасий. Но Арцыбашев, скинув с плеч негнущуюся доху прямо на пол, оставшись в овчинном полушубке, широко шагнул в комнату. Отодвинув плечом гневливого денщика, нагнулся и сгрёб в охапку Татищева.

      – Ну, глянь на него! – радостно просипел тайный советник. – Медведь медведем, а не горний офицер. Разболакайся давай, а то упреешь в шубе.

      Арцыбашев бережно усадил болезного на край кровати, прикрыл плечи одеялом и только потом снял крытый шинельным сукном полушубок. Гоголем прошёлся перед Василь Никитичем в чёрной «сибирке»[34], синей полотняной косоворотке и широких плисовых шароварах.

      – Хорош молодчик, неча сказать! – восхитился советник. – Совсем очалдонился потомственный дворянчик. И перевёл просительный взгляд на денщика: – Афоня, сделай божью милость, определи возчика в закуть да прямо сейчас истопи нам побаниться. Егор Михалыч косточки отогреет, а я подлечусь.

      Денщик подобрал брошенные вещи и, не переставая бубнить, вышел из комнаты распорядиться по хозяйству.

      – Ну, пока денщик управляется, давай-ка трубки пососём. – Татищев вздохнул и достал из-под перины затейливую глиняную трубку, набил табаком, жадно закурил. И тут же забухал сухим кашлем. – А ты в оконце-то поглядывай, как бы не захватил врасплох. Я ведь втайне, он мне курить не дозволяет. Итак, грит, вздыхательные гнилые, так ещё от чёртова зелья чахнут. Прознает, потом целый день будет зудеть и зудеть. Всю душу на кулак вымотает попрёками. Вреднючий, изверг, как тыща чертей!

      – Дивлюсь я на тебя, Никитич. Что-то, однако, ты много потакаешь прислуге! – шутливо возмутился горный инженер, набивая свою трубку, сделанную из сибирской лиственницы. – Прямо не на шутку верх над тобой взял. Батожья бы ему не мешало б.

      – Твоя правда, Егор Михалыч, шведа под Полтавой так не опасался, как его. Да токмо не за слугу Афанасия держу, а за боевого товарища. В той полтавской баталии он меня, раненого, из-под пушечного огня на себе выволок да в лазарете, как дитё, выпестовал. Я ведь тогда отроком был, а он – мужиком уже. Отслужил, возвернулся в родную деревню, а там ни кола ни двора. И родня его уже похоронила. Вот Афоня и повалился ко мне в ноги: «Не гони, мол, сирота кругом». С тех пор остался при мне денщиком. Пожил-пожил да на стряпухе моей и женился. Так