Орда. Дмитрий БарчукЧитать онлайн книгу.
поддай еще парку! И веничком! Да посильней! Еще! Со всей силы! Ух! – дальше Аксаков использовал в основном междометия для выражения полноты чувств, распирающих его распаренное тело.
Наконец и он упарился. Встал с полка, весь в березовых листьях, и вовремя поддержал товарища, который чуть не завалился на каменку. Перестарался, бедняга.
Потом они синхронно нырнули в бассейн. Холодная вода обожгла, но минуту-другую они еще плескались, затем кожа пошла пупырышками, и их начал пробирать озноб. Андрей первым взобрался наверх по хромированной лестнице и помог вылезти другу.
Еще раз зашли в парилку. Но уже для сугреву. Поддавать жару не стали. А просто сидели, расслабленные, и тащились.
Первым тихий кайф нарушил хозяин.
– Ну и как тебе Тартария? – спросил он учителя истории.
– Бред собачий! – ответил Киреев. – «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
– Чехова цитируешь? «Письмо к ученому соседу», кажется? – спросил Андрей.
Владимир не ответил. Тогда хозяин продолжил.
– Я бы не стал столь категорично и невежественно, подобно чеховскому персонажу, рубить с плеча. Он ведь тоже доказывал, что люди не могли произойти от обезьян, потому что иначе бы у них был хвост и дикий голос. Давай размышлять более логично, как подобает людям третьего тысячелетия. В каком году Иоганн Гутенберг изобрел печатный станок? Правильно, в 1440, в Страсбурге. У тебя прекрасная, можно сказать, энциклопедическая память. Профессор Могилевский может по праву гордиться таким учеником. Ну а на Руси первопечатник Иван Федоров нечто подобное воспроизвел с опозданием на полвека. Вот всегда так! Отстаем от Запада вроде бы на чуть-чуть, но оказывается, что навсегда. А теперь давай, коллега, просто представим себе, что творилось в подлунном мире, до того как люди научились тиражировать в достаточно массовом порядке свои мысли, произведения, летопись… Допустим, ты – владыка (король, царь, князь, папа римский), а я – твой летописец. Волею судьбы ты сейчас оказался на коне, народы пред тобой трепещут, тебе поют хвалебные песни. Но ты знаешь, что так было не всегда, твой род не такой старинный и великий, как бы тебе этого хотелось, более того, совсем недавно твои предки ходили если не в рабах, то в вассалах другой державы, которая сейчас переживает не лучшие времена. Что бы ты сделал? Я думаю, что вызвал бы меня, своего летописца, и поставил бы передо мной следующую задачу. Всю летопись переписать. Все, что может бросить хоть малейшую тень на твой славный род или твою великую церковь, из летописи выкинуть. А вот врагов твоих, некогда великих и опасных, опустить ниже уровня городской канализации, чтобы и пикнуть не смели, и носа оттуда не высовывали. А то, не дай Бог, взыграет у них забытая доблесть, и намоют они тебе в очередной раз шею. А чтобы стимул у меня, летописца, был, можно мне и деньжат подкинуть, а заупрямлюсь, так у тебя и палач всегда наготове.
– Ты что,