В городе Солнца. Ольга Витальевна МансковаЧитать онлайн книгу.
шёл Генрих, поддерживаемый Шнобилем, который до сих пор был переодет незжем. Плечи Пещерника были увенчаны пластпакетом в виде рюкзака, набитого «чешуёй». Сзади шёл Кролас и волочил в другом пластпакете комп.
В Новочеркасском районе города, кроме как в центре, уличная иллюминация отсутствовала. Даже фонари. «Ну, и хорошо», – подумал Кролас. Удачным было и время: далеко за полночь. То есть, опасное в городе время давно миновало. Спали даже многие незжи, прямо возле мусорных контейнеров. Лишь уличные коты безумствовали, издавая страшные звуки, напоминавшие ведьминские завывания, и зелёные радиоактивные всполохи, колеблясь, веяли замогильным зловещим холодом, от которого слегка глючило. Шнобель вполголоса молился.
Вскоре Генрих сказал:
– Спустимся здесь, через люк. Оставим пару из скафандров на одной нашей точке. Для мальчика.
– Хорошо, – согласился Шнобель. Они осторожно спустились. Нычка, которая была за узким проходом, заваленным хламом, оказалась не разграбленной.
– Здесь… Мог бы тоже выходить на связь Оливер. Но компа здесь пока нет. Оставим для него в схроне хотя бы скафандры, – пояснил Генрих. Припрятав эту, лишнюю для них чешую и завалив снова проход, все вылезли наружу. Светила полная луна. Было тихо.
Вскоре они вышли на центральную улицу, сиявшую всеми цветами радуги реклам и гипнокартин. На улице не было никого. Ни машин, ни людей. Искусственные ёлки и каштаны казались в это время суток ещё более неестественными. В глаза резко ударила вынырнувшая откуда-то реклама женских колготок и прокладок. Потом наверху неожиданно включили еще одни шоры, показывающие набегающую волну. От неожиданности Иоганн вскрикнул и споткнулся о выломанную плитку тротуара.
Они пересекли эту единственную центральную улицу Новочеркасского района, и вновь пошли боковыми улочками. Где-то над ними, в единственной в этом районе прозрачной надземной линии, пронесся поезд метро.
И снова – шаткие заборы, кошки и незжи. Подворотни, пропитанные мочой, куски шлакоблоков, какой-то битой развалины, бесчисленное количество труб, проходящих по поверхности и закатанных жустером, похабные пьяные голоса из открытых настежь дверей и окон.
Затем показалась Соборная площадь, до сих пор кое-где покрытая кусками каменной мостовой, а местами – плиткой, асфальтом, пластиком… Высокотехнологичная пласторганика застывала почти мгновенно, но всё же, странным образом, несла на себе отпечатки кошачьих лапок.
Соборная площадь сочетала в себе комплекс весьма странного набора памятников: перед прохожими последовательно представали Платов, Мусоргский, Ермак, какой-то президент и большой голубь. «Последний, вроде бы, символизирует примирение. Не помню, кого с кем», – вспомнил Кролас. Каждый памятник давно был запакован в прозрачный стеклопластовый купол: на случай кислотного потока.
Кроме того, на площади стоял обветшавший и полуразрушенный Собор. Известный тем, что у него крест периодически срывало ветром,