Восемнадцатое мгновение весны. Подлинная история Штирлица. Эрвин СтавинскийЧитать онлайн книгу.
нами стоит нечто более страшное, – произнес Рем. – Нам двоим нет места в этом мире!
Вилли понял, что Рем был здорово пьян. Сверкая злыми глазами, он стукнул кулаком по столу.
– Скоро, очень скоро мы покажем фюреру, чего стоит этот его дружок!
– Перестань, – сказал Хайнес, но Рем не обратил на него никакого внимания. Его понесло.
– Есть только один путь к спасению – превращение моих молодцов в постоянную армию. Я не собираюсь становиться картонным плясуном в руках толстого Германа! – на пылающем лице Рема все ярче выступали шрамы. – Гитлер стал презирать своих старых товарищей. Еще бы! Он прекрасно знает, чего я хочу. Дайте нам только новую армию, с новыми генералами! Да, именно так, с новыми генералами! Верно я говорю, Эдмунд?
Хайнес молча кивнул.
А Рем, прихлебнув из бокала, продолжал:
– Все, что Адольф знает о войне, он получил от меня. Сам он штатский болтун. Настоящий австрияк, черт бы его побрал! Ему нравится торчать на троне и править со своей «священной горы». А мы что, должны сидеть сложа лапы?
Хайнес положил руку на плече Рема:
– Замолчишь ты наконец?!
Но тот не унимался:
– Честное слово, мертвый Адольф принес бы нашему делу больше пользы, чем живой… Как Хорст Вессель[20], точно!
– Если ты не замолчишь, я отправлю тебя спать, понял? – прошипел Хайнес.
Рем запустил пятерню в вазу со льдом, где лежали гроздья винограда, и сжал их так, что брызги разлетелись по всему столу.
Вилли понял, что нужно уходить, пока пьяный Рем не затеял какой-нибудь скандал. Он поднялся:
– Кажется, мне пора. Спасибо за компанию!
Рем вскинул на него воспаленные глаза:
– Тебе есть куда спешить! А я должен чего-то ждать, потому что старые куклы из рейхсвера считают ниже своего достоинства подавать мне руку!
– У тебя больное самолюбие, – отводя глаза, пробормотал Карл Эрнст.
– …При поступлении моих ребят в рейхсвер им даже не засчитывают заработанные у меня нашивки. Как будто не штурмовики сделали Адольфа тем, что он есть! А теперь, видите ли, нашлись моралисты, нашептавшие ему: «Рему пора укоротить руки».
– Какое тебе дело до их морали? – спросил Карл Эрнст.
Рем молча оглядел собеседников и, несмотря на опьянение, уверенно, не пролив ни капли, снова наполнил бокалы.
– Когда люди начинают лопотать о морали, – проговорил он, – это означает, что им ничего более остроумного не приходит в голову. Я горжусь, что в моих казармах пахнет не потом, а кровью. Ты знаешь, что они придумали? Распустить моих молодцов в годовой отпуск? Если враги тешат себя мыслью, что штурмовики вовсе не вернутся из отпуска, то мы заставим их разочароваться! Это вы все скоро увидите! – и он уставился мутными глазами на Новаковского.
– Новаковский, иди служить ко мне! Не пожалеешь! – хрип, похожий на рыдание, вырвался из его груди. – Если бы ты знал, как мне нужны надежные люди!
При этих словах у него потекли
Вессель Хорст, штурмовик, убитый в уличной стычке с коммунистами. Гитлеровская пропаганда превратила его в своего рода фашистского святого великомученика. Песня о нем стала гимном нацистской партии.