Ослиная челюсть. Александр ИличевскийЧитать онлайн книгу.
лишь тоски, но тогда, я уверен, мне почудилось отрицание пространства моей счастливой жизни… Да, именно так зарождается в облаке лучших чувств страх – под рассеянным плоскостью смерти взглядом.
Я не знаю, прошло ли время тогда, но помню, я присел на щебень, охватил колени руками, уставился в небесную колею аллеи…
Он казался абсолютно недвижим: мощные плечи, двойной затылок, выдающийся подбородок. И этот сочащийся гибелью взгляд. Вдруг – о, ужас! – я услышал не стон – мычанье. Он повел плечами и стал постепенно все шире раскачиваться, подвывая, взад и вперед, и уже почти касался лбом газетного стенда… И здесь меня прошило страхом: он раскачивался, как цадик, и выл не зверем, мне показалось даже, что он приплясывал – пошаркивая шлепанцами на дорожке…
Я понял, что нужно исчезнуть, стал неловко ползти – не встать: страх и гравий сыпучие – я вязну, у меня похищают дыханье, все как в самом жестоком кошмаре…
И тут вместо того, чтоб фанеру (самый естественный выход из этой репризы) пробить лбом, он отрывается всем своим мощным телом и, как заправский хавбек, с разворота вбивает мне пендаль под зад.
Я лечу из вратарской в аут – под куст сирени.
Танец
И еще. Мне действительно кажется, что люди, после скончания времен представ пред Господом, слов произносить не будут.
Но они и не будут немы, повествуя о себе, о мире или же – ничего не говоря. Это будет некий теловещательный балет, в котором душа и тело едины в своих движениях. Телом будет владеть закон жеста, по которому чувство и мысль неразличимы. Молчание тоже можно будет выразить движением, – мотыльки, например, вполне красноречивы в своем танце.
Действительно, жест – поступок тела. И в то же время зрение – это совершение светового осязания: ведь чтобы увидеть невидимое, нужно излучать, нащупывая лучом таинственный контур, в который вписывается жест, череда жестов, танец, порхающий между смыслов.
Сейчас немой мотылек стежками под кварцевой жаркой лампой, которую я использую также и для обогрева веранды, выписывает письмена, пеленая (см. алфавит на крылышках) облако смысловой пыльцы, принесенной из цветочного воображенья.
Возможно, это самое – до тоски – счастливое повествованье, которое когда-либо мне было известно. Какая яркая точка станет в его конце!
Окно I
[И.Г.]
Я скажу то, что вижу (это и будет мрак). Но сначала о свете, которым зрю.
Это – закат, и он пятится словно рак, полыхая клешнями, в ночи нору. Вся округа – поле. На нем – неизвестный злак. Колосок во рту будто обойма слов. Вижу лес на краю – в нем засел вурдалак; что ли, в гости сходить, – но не ждет послов. Тело под небом на стреме стоит стоймя, ночь льнет холодной щекою к его лицу, растекаясь по полю, как чья душа, лунным светом, чтоб видима знать кому.
Тишина. Все вокруг остальное спит. И себя умыкая за взглядом в тьму, не пойму, что там светит и вдруг слепит, рушась в облаке звезд сквозь одну слезу.
Окно