Шмагия. Генри Лайон ОлдиЧитать онлайн книгу.
к обеду спустился в трапезную. Болезнь супруги – дело грустное, но преломить с гостем хлеб-соль – дело, скажем прямо, святое. Когда Леонард Швеллер обменялся с колдуном троекратным рукопожатием, Мускулюс тихо крякнул. Хоть и не был обделен силушкой, а все-таки лапа у потомственного кожемяки была исключительная. Окорок с клещами. После такого уважения брать еду трудновато. Заняв место во главе стола, Леонард распорядился, чтобы Цетинка отнесла харч наверх, «девкам и ихней гвардии», узнал, что дочь озаботилась этим загодя, и степенно кивнул. Был хозяин дороден, пузат, седых волос не стриг, отчего над розовой лысиной клубилось перистое облако. Словно мамкины уси-пуси над нежной попкой младенца. Ел медленно, черпая ложкой гущу со дна горшка. Колдун дважды пытался начать разговор о пустяках, какие прилично вести за столом, и оба раза кожевник ограничивался утробно-басовитым хмыканьем.
Чувствовалось, что здесь он лишь телом, думами же пребывает далеко. Зато хромуша Цетинка, сияя от счастья, готова была хоть трещать без умолку, хоть слушать в три уха.
– Да, моя госпожа, столичные дамы в этом сезоне предпочитают ажурные мантильи из кружев. Представляете: ночь, луна, балкон, и влюбленный кавалер, исполняя серенаду, имеет счастье лицезреть…
– Ой, а у Мятликов теленок с пятью хвостами родился! Дядька Мятлик с горя проигрался в «орлянку» меняле Фраушу, а меняла тайком его долг братьям Коблецам сбагрил, под проценты…
– На летнем Турнире Сонетов бард-изгнанник Томас Биннори поразил всех ценителей. С первых же строк: «Восплачем же о гибели сонета!..» Его Величество изволили прослезиться…
– А вдовый мясник Клаус взял за себя весталку-расстригу Ханну Уттершайн! У нее на носу родинка, и она гуляет с Милашкой Гонасеком, пока мясник пьет в аустерии…
– Герцог Арнольд приобрел фаворитке малый ковчежец с ногтем Падмехума Дарителя. Сия нетленная реликвия…
Радуя девицу общением, к коему Цетинка отнюдь не привыкла, Андреа исподтишка разглядывал хозяина. Ел колдун мало, осторожно, памятуя о желудочных кознях трепангов, – значит, мог отдаться созерцанию.
Увы, за истекшие семь лет Леонард Швеллер сильно сдал.
Раньше, держа семью в кулаке, а кулак кожемяки – история отдельная, к свободе мнений не располагающая, он не позволил бы младшей дочери столько болтать в присутствии родителя. Самодур и деспот, сын самодура и деспота – похоже, что и внук, но Швеллера-деда колдун застал совсем дряхлым, на смертном одре. Что никак не мешало старикану в минуты меланхолии ходить драться с кожедерами-конкурентами. После таких прогулок Швеллеры на некоторое время становились монополистами. Отца Леонард потерял давно – мастера Бьорна, прозванного Мяздрилой, унес «черный аист», как здесь звали гнилой мор. С тех пор сорокалетний Леонард единолично правил в мастерской и в собственном доме.
Сейчас кожевнику было пятьдесят шесть.
По былым приездам Мускулюс помнил, что в присутствии хозяина оба сына, битюг Шишмарь и хитрован Алоиз – а уж тем паче женщины! – прикусывали