Набоков в Америке. По дороге к «Лолите». Роберт РоуперЧитать онлайн книгу.
газета. Финн по происхождению (отец Ланца был натурализованным американским гражданином), Ланц родился в Москве, учился там же и в Германии. Во время Первой мировой войны перебрался в Лондон, где в тридцать лет женился на четырнадцатилетней. В Калифорнии Ланц учил английскому языку американских солдат славянского происхождения. К концу войны должен был получить место преподавателя в Стэнфорде, на созданной им же языковой кафедре. На Ферме Ланц слыл уникумом: бегло говорил на нескольких языках, был музыкален, склонен к мистике, удивительно рассеян – в общем, очаровательный европейский господин. Ланц обожал шахматы, и в то лето они с Набоковым сыграли не одну сотню партий (большую часть которых Набоков выиграл). Своему биографу Эндрю Филду Набоков описывал Ланца как un triste individuel[18] – эвфемизм для “педофила”, принятый в швейцарской прессе. Сидя за шахматной доской, они откровенничали, и Ланц признался, что любит нимфеток, а еще ему нравится смотреть, как девушки мочатся.
Возможно, Ланц так или иначе оказал некоторое влияние на образ Гумберта Гумберта. Филду это казалось очевидным, однако, когда он поделился своими соображениями с Набоковым, тот в гневе их отверг. Тема совращения малолетних уже встречалась в творчестве писателя – начиная со стихотворений конца 1920-х годов. Вся “Лолита” в каком-то смысле восходит к фрагменту из романа “Дар” (1938), в котором один из персонажей, Федор Константинович, признается жениху падчерицы:
Эх, кабы у меня было времячко, я бы такой роман накатал… Из настоящей жизни. Вот представьте себе такую историю: старый пес, – но еще в соку, с огнем, с жаждой счастья, – знакомится с вдовицей, а у нее дочка, совсем еще девочка, – знаете, когда еще ничего не оформилось, а уже ходит так, что с ума сойти. Бледненькая, легонькая, под глазами синева, – и конечно на старого хрыча не смотрит. Что делать? И вот, недолго думая, он, видите ли, на вдовице женится. Хорошо-с. Вот, зажили втроем. Тут можно без конца описывать – соблазн, вечную пыточку, зуд, безумную надежду21.
Гумберт Гумберт, который женится на вдове, чтобы заполучить ее дочь, реализует свои мечты (и ночные кошмары), когда миссис Гейз погибает. Герой повести Набокова “Волшебник” (1939) – куда более явный прототип Гумберта: он женится на тяжело больной вдове, которая вскоре умирает и оставляет на него свою дочь22. Совершенно очевидно, что Набоков вынашивал замысел “Лолиты” задолго до того, как начал в Америке писать роман, и он вернется к теме (возможно, волновавшей и его самого) девичьих тел в других текстах. Можно сказать, что в каком-то смысле все его произведения23 так или иначе посвящены именно этому[19].
У Ланца Набоков позаимствовал для героя “Лолиты” – по крайней мере, так кажется – европейское обаяние и вкрадчивые манеры. Ланц был милым и в сексуальном смысле получал то, что хотел. Дома он велел своей юной жене носить детские платьица, а по выходным, если верить тому, что он рассказывал Набокову, ездил “на природу” “участвовать в оргиях”24 (возможно, что и с детьми). Больше всего
Жалкий человек
В статье
Тема педофилии, однако, связана не только с эстетикой. Ее повторяемость сродни насилию: литературный эквивалент сладострастной навязчивости педофила. Разумеется, склонный к самоанализу Набоков не мог этого не замечать в своих произведениях. Поскольку реальных доказательств сексуальных связей с детьми (которые его биографы, хотя и преклонялись перед гением писателя, все равно старались отыскать) не существует, возникает подозрение, что Набоков чувствовал нечто такое, что мог бы сделать, то, как некий писатель должен был бы раскрыть тему педофилии. Эта тема, которую прежде либо игнорировали, либо стыдливо замалчивали, привлекала его по причинам, которые, пожалуй, не были ясны ему самому до тех пор, пока он не затронул их в “Лолите”. Жизнь девочки в романе полна страданий, ее жизнь в неволе безрадостна и абсурдна в своей двусмысленности. В те годы таких, как Лолита, было немало, в том числе и в детских приютах. Набоков не ставил перед собой цели “исправить” что бы то ни было, однако его тяга к историям на запретные темы, рассказам об унижении и насилии, которые писались отчасти в шутку, помогли ему и его читателям обратить внимание на серьезную проблему.