Повести. Михаил Салтыков-ЩедринЧитать онлайн книгу.
далее как третьего дня вечером сидели мы за чаем. Крошин был не в духе – он поссорился с своим управляющим и целый вечер или молчал, или произносил такие слова, которые не обозначены даже в печатных русских лексиконах. Марья Ивановна долго крепилась и не говорила ни слова; наконец терпение ее лопнуло.
– Да помилуй, Игнатий Кузьмич, – сказала она, – что это ты, батюшка, только и знаешь, день-деньской слоняешься из угла в угол да ворчишь?
– Ворчу, ворчу, – бормотал Игнатий Козьмич, – ну, хочу ворчать, за дело ворчу… ты что понимаешь?.. волос долог… знаешь… а туда же суется баба… я его вот как…
При этом Игнатий Кузьмич плюнул на ладонь левой руки, ударил по ней кулаком и показал на открытое окно.
– Да помилуйте, что ж он такого сделал?..
– Сделал, сделал… а за что я ему деньги-то плачу, за что я его, подлеца, хлебом-то кормлю? за что? Да какой же я после этого господин? разве я не властен у себя в доме? То-то, баба… волос долог, знаешь?.. а ведь тоже лезет… что ж он такого сделал?.. сделал!.. да вот ничего не сделал, а тунеядца и блудного в доме у себя не потерплю…
Марья Ивановна не возражала.
– Ты знай свой чулок… ты баба, наседка, тебе вмешиваться в эти дела не след… Ты что? баба, дрянь… волос долог… знаешь? а еще суется… Вот он, – продолжал Крошин, указывая на меня, – может быть судьею в таком деле: он мужчина; уж это пол такой, пользу отечеству приносит… а ты? То-то, вам позволь… волос долог… знаешь?
Игнатий Кузьмич в волнении ходил по комнате.
– Ну, скажи хоть ты, – обратился он ко мне, – ну, ты тоже мужчина… Ну, позволил ли бы ты своему холопу ослушиваться твоих приказаний?.. Ну, скажи!.. Ведь я его хлебом кормлю!.. ведь вот ты и вольный человек, а все-таки я тебя нанял, так ты и мой, говорю: учи арифметике – арифметике и учи, грамматике – так грамматике, а не какой-нибудь там математике… Покуда у меня – ты мой, за то я плачу, я деньги плачу, а не щепки тебе; и когда грамматике, так грамматика и должна быть… А то вот ты, баба, наседка, суешься… ты знай свой чулок… волос-то долог, эй, долог, да ум-то… знаешь?..
В таком духе и тоне была речь Крошина в продолжение всего вечера, – отрывистая, но многознаменательная и полная глубокой, ему свойственной философии.
Было довольно поздно, когда я пошел после чая в сад. Погода была чудесная; солнце давно уже село, какой-то мягкий полусвет разливался на окружающие предметы; тишина была невозмутимая; только изредка раздавался вдалеке крик болотного дергача, да немолчно жужжал и стрекотал в густой траве предвестник вёдра, ночной кузнечик. Я сел на дерновую скамейку и закурил сигару; не знаю, влияние ли тихого летнего вечера или какая другая причина, но никогда не бывало мне так хорошо, так спокойно, как в эту минуту: передо мной тянулся луг, а за ним синело озеро, все обрамленное густым сосновым лесом. Я еще с детства симпатизировал с нашею сельскою природою, хотя и нет ничего в ней такого, чем бы особенно можно было похвалиться.