«…Я прожил жизнь» (письма, 1920–1950 годы). Андрей ПлатоновЧитать онлайн книгу.
оттого что я погибну. Выйдет наоборот. Счастью со мной не бывать. Я болен и неустойчив. А с другим – счастье возможно.
Всюду одно растление и разврат. Пол, литература (душевное разложение), общество, вся история, мрак будущего, внутренняя тревога – всё, всё, везде, вся земля томится, трепещет и мучается. Самое тело мое есть орган страдания. Я не могу писать – ну кому это нужно, милая Маша? Что за утешение, дорогой единственный мой друг!
Нежный мой далекий неповторимый цветок. Существо, в котором светилась вся моя надежда!
Грусть моя, мое единственное вдохновение, ты была у начала моей жизни, мой конец совпадает с воспоминанием о тебе. Пучина бессознательного тушит во мне контроль сознания. Как страшен и радостен миг полного освобождения, забвения в прахе немого вещества.
Молятся о плавающих, путешествующих, страдающих. Никто не молится за умирающих, за мертвых[308].
Помолись о мне, моя любимая, Мне не перенесть ни жизни, ни любви[309].
И это так тянет – сильнее всего, сильнее самого сильного – твоего тела.
Я сделаю всё, чтобы было удобно тебе. Воскресенье я лежал, думал о тебе. Как хорошо еще бы и в последний раз хоть увидеть тебя. Никого нет совершенно у меня. Ненависть к себе у меня предельная. Я бы изорвал свое тело – и я изорву его.
Что хочешь сделаю для тебя в эти дни. Приеду на день на два в Крым. Еще что-нибудь. Что хочешь. Деньги все переведу тебе. Я их только и жду. Но я же не нужен тебе. Твоя горькая правда поможет мне.
Не утешай, не обманывай, а толкни меня – мне будет легче.
Пиши мне свое последнее письмо. Буду ждать и считать версты поезда. Буду помнить. Унесу тебя в себе навсегда, даже в мертвом теле своем запечатлею твой образ. Касаясь камня, я обниму тебя. Я навсегда оценю тебя так, как не сумел оценить при жизни, болея и мучаясь ненужными вещами.
Живи, мой лунный свет и моя великая ночь. Напиши мне быстрое письмо.
Твой Андрей.
Напиши мне всю свою жизнь, но так, как надо, – правдиво и беспощадно.
Я тоже напишу. И тогда кончено.
Скажи, кто ты? Познакомимся и обручимся искренно и без всякой пользы. Это наша свадьба. Как жаль, что ее не было.
Я плачу о тебе, моя далекая подруга. Я стал пошлым и глупым.
Печатается по первой публикации. Архив. С. 487–488. Публикация Н. Корниенко.
{127} Н. И. Замошкину.
12 июля 1927 г. Москва.
Глубокоуважаемый тов. Замошкин!
Я получил Вашу открытку[310] о моей повести. Если Вам нужны короткие рассказы, то я прошу Вас самостоятельно пустить отрывок из моей повести как самостоятельный рассказ[311]. Это легко сделать.
Если этого никак нельзя сделать, то Вы назначьте мне день и час, когда я могу явиться к Вам за рукописью.
Но я бы просил удовлетворить мою первую просьбу. С тов. приветом.
Андрей Платонов.
12/VII.
Впервые: Волга. 1989. № 8. С. 163. Публикация Е. Литвин. Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 2569, оп. 1, ед. хр. 335, л. 2. Почтовая карточка.
{128} М. А. Платоновой.
14 июля 1927 г. Москва.
Маша!
Получил
Поминовение усопших – один из основных элементов православного богослужения, о чем Платонов хорошо знал. В данном высказывании, символизирующем состояние смертной ночи, одержимости тьмой, речь идет о самоубийстве – смертном грехе, осуждаемом церковью. Самоубийцы в церкви не поминаются и не отпеваются.
Вариация на тему собственного стихотворения Платонова «Вечерние дороги», напечатанного впервые 26 августа 1921 г. в журнале «Голодающим детям Поволжья» (Воронеж); позднее было включено в книгу «Голубая глубина». В обеих публикациях последняя строфа стихотворения выглядела так: // Все слова таит душа незримая, // Нету ей ни хлеба, ни воды. // Наклонись ко мне, моя любимая, // Мне не перенесть ни песни, ни звезды.
Письмо Замошкина с отзывом о повести «Сокровенный человек» не сохранилось. Частично отзыв критика можно реконструировать по его рецензии на книгу «Сокровенный человек» (1928), большая часть которой посвящена повести; Замошкин поддержит вошедшего в литературу нового большого писателя и выскажет свои замечания именно к повести: // «У А. Платонова следует отметить упорное стремление быть серьезным писателем. Он движется по линии наибольшего сопротивления, иногда даже искусственно создавая на своем пути препятствия. Всё время кажется, что писатель изнемогает в попытках показать «тайное тайных» своих не совсем обычных героев. Кто такой «сокровенный человек» – слесарь Пухов и что в нем особенного? Обратимся для этого к щедрым авторским характеристикам. // Пухов «не враг революции, а какой-то ветер, дующий мимо паруса революции», однако он всегда «ревниво следил за революцией, стыдясь за каждую ее глупость». Перед нами анархическая, смутная натура, не верящая в «организацию мысли», а стремящаяся к синтезу «природной обстановки» с революцией. Таков этот прекрасный опытный слесарь, прямой и храбрый человек, побывавший на фронтах гражданской войны и, кстати, наделавший там много благоглупостей (история с «песочным десантом» и др.). В конце повести автор водворяет его в трудовую мирную обстановку, где Пухов наконец-то обретает «нечаянное сочувствие к людям». Такой фактический конец повести не может считаться естественным психологическим концом ее, ибо в этом «сочувствии к людям» нет никакого «исхода» душевным смятениям героя, какого-либо завершения судьбы Пухова – ведь мизантропом он никогда не был, да и не мог быть, постоянно тоскуя по человеческой «гармонии». Остается неизвестным: к чему же пришел этот «кустарь советской власти»… Повесть оборвана, не завершена веским, естественным финалом» (Новый мир. 1928. № 3. С. 269).
Очевидно, редакция отказалась и от этого предложения Платонова. У Платонова был подготовлен для публикации в качестве «самостоятельного рассказа» фрагмент повести «Сокровенный человек», однако он не будет напечатан.