Прикосновение. Эссе. Александр БеляевЧитать онлайн книгу.
природы – на поэзии.
Не сразу наступает время, когда начинаешь задумываться: что со мной происходит? Первое время процесс почти самопроизволен: просто это уже не помещается внутри, рвется наружу – как у Маяковского – «И чувствую – мое я для меня мало!».
Вначале выходит нечто совсем неумелое, которое даже родным и друзья не показываешь, ты еще не уверен в своем новом качестве, не чувствуешь еще внутреннего уподобления ему. Затем появляется первая гордость за свои творения, невозможно быть к ним объективным, корявые вирши кажутся вершиной совершенства, и лишь потом, оглядываясь назад, понимаешь: они, мягко говоря, оставляют желать лучшего, а восторги родни объясняются отчасти их некомпетентностью, отчасти нежеланием обидеть, отчасти тем, что: надо же, был еще вчера ребенком, а вот уже что-то творит, пытается осмыслить. Осмыслить? Осмысление ли мира кроется за нервными строками юноши и филигранным мастерством творца, отмеченного искрой Божьей?
Лично у меня это начиналось так. Вначале хотелось разложить по полочкам свои чувства, знания, развернуть веером свое представление о Пилатовском вопросе «что есть Истина?». Так я думал осмысленным сознанием, а душа и руки творили иное, независимое от моего рассудочного разума. Я заметил: нет-нет и на бумагу выливается нечто такое, чего я в то время либо не знал, либо понятие об этом имел скудное и расплывчатое. Вначале подобные явления происходили редко, но чуть позднее что-то во мне начало раскачиваться, и необъяснимости участились. Я с удивлением наблюдал: что же это такое выходит из под пера? А иногда замечалось и другое: возвращаясь к своим старым записям, вдруг обнаруживал какую-то зашифрованную мысль, которую. Когда писал, и не имел в виду – да и понятия такого в тот период не было в моем видении мира. Иногда вновь найденное, тайное содержание поворачивало произведение совсем иной стороной, по мере того, как мой внутренний мир богател и перестраивался.
Это удивляло, иногда почти пугало, так как не находило объяснения. Это удивляло, почти пугало, так как не находило объяснения. И действительно: если именно я написал нечто, то и вложить мог туда только то, что знал и имел в виду в этот момент. Не находя объяснения, я успокаивался, отсылая разгадку феномена в область случайных совпадений и надуманности, тем более не на каждом шагу встречался сей парадокс. Было и другое: я брался за перо, писал первую строчку, которая после многих отвержений почему-то казалась той, что в настоящий момент искал. Писал вторую, третью, не представляя о чем я в конечном счете пишу, и что такое получится из этой, на первый взгляд несуразицы. Иногда только к середине стиха вдруг озаряло – о чем это я – и последующие строки дописывались осмысленно. И как-то не укладывалось в голове: ведь пишу же из себя. Ведь долен же выражать то, что хочу сказать, а проявляется то, что хачу сказать только к концу произведения, большая часть которого написана бессознательно, по какому-то