Гнезда русской культуры (кружок и семья). Юрий Владимирович МаннЧитать онлайн книгу.
свел знакомство со многими крестьянами. Особенно сблизился мальчик с конюхом Федором, не подозревая о той беде, которая подстерегала его друга.
Федор полюбил Афимью, одну из наложниц Кошкарова (был у помещика свой гарем), и решил с нею бежать. Беглецов вскоре поймали и, чтоб не повадно было другим, Афимью подвергли изощренной пытке, а Федора до полусмерти засекли плетьми, причем Кошкаров, лично наблюдавший за расправой, время от времени кричал: «Валяй его, валяй сильней!» Когда Федор в изнеможении притих, помещик распорядился бросить ему в лицо лошадиного навоза.
О страшном впечатлении, произведенном этим эпизодом, Неверов вспоминал спустя много лет, будучи уже глубоким стариком. «С тех пор рука моя осталась чиста на всю жизнь: она не иначе прикасалась к человеку, да даже и животному, как с лаской – как теперь понимаю – именно потому, что я был свидетелем возмутительного истязания над человеком мне близким, меня ласкавшим…»
Весной 1832 года, когда Станкевич переходил на третий курс, Неверов окончил университет в звании кандидата и стал готовиться к поступлению на службу. Обстоятельства сложились так, что ему предложили место в Министерстве народного просвещения. Пришлось оставить Москву. Весной 1833 года Неверов переехал в Петербург и через несколько месяцев был назначен помощником редактора «Журнала Министерства народного просвещения».
Станкевич глубоко переживал отъезд друга.
В марте 1833 года он писал Неверову: «С тех пор как ты уехал, мне не с кем говорить об искусстве, а ты знаешь, как я люблю его! Прибегнешь к тому, к другому, но встречаешь камни хладные или запутанные умы[1].
Иногда с кем-нибудь думаешь сказать два слова от души, которая полна через края… что ж? Кончится тем, что или не поймут, или скажешь совсем не то, что хотел сказать, ибо человек, которому говоришь, как-то видом уже сбивает сказать не то, что чувствуешь, а другое».
Но жизнь шла вперед. Друзья продолжали ходить к Станкевичу. Намечались новые точки сближения, возникали новые интересы.
«Ко мне ходят Строев, Беер, Красов, Почека и чаще Ефремов… – сообщал Станкевич Неверову в мае 1833 года. – Много есть людей с чувством, но не многие способны симпатизировать, углубляться в чужое чувство и усвоивать его…»
И через месяц: «Строев, Почека, Клюшников, Оболенский, Красов, Ржевский, все тебе кланяются, Ефремов тож, Шидловский тож. Горчаков тоже свидетельствует тебе нижающее».
О некоторых из этих лиц мы поговорим подробнее потом: они еще не раз появятся на страницах нашей книги. Пока же остановимся на одном имени: Беер.
Алексей Беер, студент Московского университета, был усердным читателем романтической литературы. Письма Станкевича пестрят упоминаниями тех книг, которые просил прислать Алексей или которые он сам присылал другу: это и «Собор Парижской богоматери» Гюго, и сочинения Байрона, и томик стихотворений русской поэтессы Надежды Тепловой.
Летом 1833 года оба друга ездили
Обратим внимание на то, что Станкевич перефразирует предложение из стихотворения Рылеева:
Как видим, Станкевич читал стихи поэта-декабриста. Это подтверждается, кстати, таким фактом. В неопубликованной биографии Станкевича, написанной его другом Н. Г. Фроловым и хранящейся в отделе письменных источников Государственного исторического музея в Москве (фонд 351, ед. хр. 62, л. 23 об.), приводится интересующее нас письмо. При этом слова «встречаешь камни хладные» подчеркнуты, что заменяет в данном случае курсив. Иначе говоря, это означает, что Станкевич цитирует чужой текст.
Н. Г. Фролов располагал подлинниками писем Станкевича (утраченными впоследствии): поэтому составленный им документ очень важен для изучения истории кружка