Белый хрен в конопляном поле. Михаил УспенскийЧитать онлайн книгу.
а толмач со слугами заняли их место за столом.
Стремглава отец на это время со двора вовсе прогнал – видно, не хотел, чтобы подглядел сыночек, куда Обух прячет вырученные деньги. Стремглав ошивался вблизи пирующих – то воды принесет, то полотенце подаст.
Новокаргинская брага для разума разымчива: слуги сперва хохотали, вспоминая, видно, продешевившего шорника, потом немножко подрались, а еще потом завели песню – непонятную, но явно боевую, походную, грозную и печальную одновременно.
Одно песенное слово сын шорника отчего-то выделил среди прочих и пристал к толмачу, когда песня допелась:
– А что такое – орифламма?
Толмач поглядел на мальчишку, как на заговорившую курицу, – с удивлением и сожалением.
– Никогда, – сказал толмач. – Никогда не узнавать тебе, маленькая посконская быдла, что такое есть орифламма.
Он повернулся к слугам и заговорил на чужом языке, отчего те вновь развеселились и стали показывать на отрока пальцами.
Стремглав заплакал – чего он уже давно не делал при отцовских вразумлениях – и пошел домой.
Всю ночь он просидел на крыльце, глядя на звезды и повторяя про себя:
– Орифламма, орифламма, орифламма…
За чужим словом открывался ему и чужой мир, где если бьют – так только за дело, и всегда можно дать сдачи, где не приходится склоняться над смрадной бочкой и тискать в руках осклизлую кожу, где…
Он еще не знал, что это за мир, но чуял, что именно там его место.
Едва рассвело, послышались чужеземные приказы и грохотание доспехов – всадники собирались в путь.
Стремглав проводил их до околицы, глянул в последний раз на сверкающие латы, тяжелые мечи и разноцветные перья на шлемах, на невиданные ранее продолговатые щиты с изображениями несуществующих зверей…
Отца он разбудил сам, не дожидаясь обычных воплей и обид.
– Батюшка, – сказал Стремглав, глядя на прогнившие половицы. – Дайте, батюшка, Стригуна.
– Для чего тебе конь, бездельник? – не понял родитель. – Да тебя не брагой ли вчерашние бродяги угостили? Ну, ты у меня дождешься, ешь твою плешь…
– Ешьте свою, батя, – дешевле обойдется, – посоветовал сын.
Пораженный шорник спустил босые лапы на пол.
– Ты что, сынок, с дуба сорвался? Я тебя сейчас в разум приводить буду… Знаки эти самые ставить, твое величество…
– Не придется, отец, – сказал Стремглав. – Нечем.
Шорник ахнул.
– Неужели ночью эти чуженины все забрали? А ты куда смотрел?
И, не дождавшись ответа, оттолкнул сына, устремляясь к сараю.
Упряжь никто не украл, она как есть была в наличности – только все гужи, вожжи, чересседельники и прочие постромки валялись на полу в виде обрывков.
– Так это ты, дармоед, все изрезал?
– Зачем изрезал? – с достоинством сказал сын. – Руками порвал.
И, покуда родитель беспомощно разевал рот, словно белуга, подцепленная из воды багром, подошел к кадке, в которой