Про Клаву Иванову (сборник). Владимир ЧивилихинЧитать онлайн книгу.
огнями, мотало ветром высокие кусты, и чудилось, что там, в темноте, бродят невидимые слоны.
Мы перешли пути – старик не мог подняться на мост. Встал на первую ступеньку и тут же потянулся рукой к моему плечу. Да, не тот стал Глухарь, совсем уже не тот! На улицах была непроглядная темень. Ни звезд, ни месяца, одна чернота. Поселковые тротуары уже просырели насквозь – скользко было идти. Я держал Глухаря под руку и чувствовал, что она у него крепкая еще, не дряблая. Только вот весь он ослаб в эти дни, прямо на глазах. Старик ступал осторожно, мелкими шажками и бормотал:
– Тут, Петр, не только бровь, спину можно сломать. Сколь годов уже говорю – давайте зальем асфальтом тротуары, давайте зальем. Народом поможем. Все некогда всем, все некогда… И на девчонку напустились, будто она чем-то хуже их человек…
Ворчал он до самого дома. Погоду ругал, начальника депо, меня за что-то – я так и не понял, инженера Жердея.
– Он, видишь ты, сказал «нет»! Но и мы железку в себе имеем! И я если скажу, так и быть тому. Ишь каков – хотел музыкой своей стариков купить…
Тут уж, по-моему, Глухаря занесло, насчет музыки-то. Никого Жердей не хотел покупать, а действовал от чистого сердца. Стоп, я разве не рассказал, как провожали мы наших кадровиков? Это интересно. Вы уже знаете, что народу поосвободилось, когда подошли электровозы, и старики начали оформлять себе пенсию. Хорошо им было уходить, потому что молодежь подпирала, да и заработки в последние годы были ничего, так что почти все получали предельное пожизненное содержание. И вот проводы состоялись в клубе. Все там было – приказы-наказы, премии, речи, слезы жидкие, стариковские. Но всех покорил, конечно, Жердей своим подарком. Когда ему дали слово, он сказал очень смешную речь насчет своего таинственного сюрприза и всех заинтриговал.
Что же это был за подарок? Инженер включил свой магнитофон через радиолу, и началось. Надо же было такое придумать! Он, оказывается, в весенней горячке выгадал время и записал на ленту всю музыку старого депо. Мы узнавали паровозы по гудкам, по свисту и пыхтенью насосов, и даже сальники худые Жердей засек и как стокер ворочает уголь в тендере! Старики радовались, словно дети, честное слово, но самое-то главное инженер приберег под конец. Каждому машинисту он торжественно вручил моток пленки с полной программой, и старики целовали Жердея, тяжелыми своими кулаками колотили его по тощей спине. Нет, зря Глухарь так на Жердея насчет музыки-то! Просто старик был, наверно, не в духе или болезнь подступала… Он шел рядом, нащупывая ногами дорогу, и все гудел да гудел:
– Мужик-то он наш, понятно дело, да только ишь каков – ничего человеческое ему не чуждо! Авторитетом прикрылся. И потом – что такое «человеческое»? Скажи-ка мне, Петр! То-то!..
Старик еще что-то шумел, рассуждал о человеческом в человеке, но я уже думал о завтрашнем. Днем я согласился с Глухарем, хотя он предлагал такое, о чем в депо сроду не слыхивали. Как только оно все повернется – никто не знал. И поймет ли Клава? Должна, потому что все не могут быть со злом. Какой бы она ни стала – до конца своих дней не забудет, на что решились из-за нее.
Утро,