Полное собрание сочинений. Том 15. Чудеса лунной ночи. Василий ПесковЧитать онлайн книгу.
Помо́гу старик, привыкший к жизненной автономии, принимает как терпимую крайность. Но эта крайность на виду у него разрастается, становится неизбежностью. И что поделать? В вечерней молитве помянул во здравии Ерофея и «деток его», и многих людей «из мира», от коего хоронился и без которого, теперь уже ясно, долго не протянул бы.
После беседы с богом старик поменял гостевую рубаху на затрапезную, снял сапоги и, кряхтя, водворился на травяную постель у печки. Умолкла в своем уголке и Агафья.
Стеариновая свеча, пока не спим, не потушена. Самое светлое место в избенке – пол, покрытый соломой. На ней мы втроем устроились на ночь, положив в головА мешок с прошлогодним немолоченным горохом…
Некрепок был сон. Стонала от боли в руке Агафья. Старик в практическом деле проверил лежавший у него в изголовье фонарик. Освещая себе дорогу около спавших, он скрипнул дверью… Вернувшись, несколько раз включал-выключал дареную штуку, проверял надежность необычного света.
А проснулись мы утром от ударов кресала о кремень – Агафья испытанным способом добывала огонь для печи.
Не терпелось, понятное дело, узнать: ну а как «мирская» волна любопытства и сострадания к этому аномальному закутку жизни докатилась сюда? И как ее приняли? Кое-что в письмах и по дороге сюда Ерофей мне рассказывал. «Парадный прием», оказанный нам, тоже кое о чем говорил. И все же?
– Карп Осипович, видели вы газеты с рассказом о вашей жизни?
– Как же, как же, Ерофей в аккуратности все передал.
Старик ведет меня к поленнице дров, сложенных под навесом избы, достает лежащий между поленьев, бечевкой перевязанный круглячок – прошлогодний, уже пожелтевший комплект «Комсомолки».
– Сумели прочесть?
Старик простодушно сказал, что нет, не сумели. «Будто бисер – писанье. Глаза от натуги слезятся». По той же причине, а также по «непонятности слов» не осилила «в миру» нашумевшую публикацию и Агафья. Место храненья газет и два-три нечаянных слова дают основание думать: сочли греховным читать. Но содержание «жития» им было, как видно, в подробностях пересказано. «А маменька-то на кедру не лазила. Боялась», – смеясь, уличила Агафья меня в неточности.
– Люди знают теперь, как живете…
Обстоятельство это, как видно, тут обсуждалось, и было, наверное, найдено: ничего дурного в том нет.
– Родня у нас отыскалась… – Теперь Агафья, тоже из поленницы дров, достала пожелтевшую, изрядно помятую фотографию. На снимке – две женщины и два громадного роста бородача. Оказалось, нашлись у Агафьи двоюродные братья по матери.
– Поди, и жить зовут к себе на Алтай?
– Едак, едак, зовут. Да нам-то не можно. Мирское житье-то у них.
– А фотография отчего же в дровах? В избе-то лучше бы сохранилась.
– Не можно! – сказал старик. – С божественным ликом под единою крышей это держать не можно.
Вот такие оказались дела с печатным