Мокрая вода. Валерий ПетковЧитать онлайн книгу.
я настоящих рабочих, – не чета этим!
Пожалел я о своём легкомысленном поступке – чего в кабине не поехал?
В тесноте, да не в обиде – это неправда! Все обиды от неё возникают рано или поздно. Весь вопрос – насколько долготерпения хватит тесноту переносить, а оно не бесконечно, так уж мы устроены.
Пока терзался – «прибило» моё усталое туловище к женщине небольшого роста.
Волосы русые, длинные, как туман, лицо прикрывают, – русалочьи; только пышные, духовитые, – словно в свежую копёнку уткнулся, даже дыхание, перехватило.
Белая блузка, воротничок приоткрыт завлекашно, небольшая грудь виднеется, девчоночья, как две птахи: – лишний разок глянешь, спугнёшь – упорхнут.
Стоит, глаза в пол потупила. На руке две царапинки маленькие – розу в вазу ставила или кошка прицапнула коготками, играючи? Нет, думаю – всё-таки кошка оцарапала. Но почему для меня это так важно?
Ничего не слышу, и все люди будто отодвинулись и уже не мешают, не отвлекают. Словно я, кончиком карандаша в точку вошёл, утончился, сосредоточился.
Молчим, а я будто невзначай ищу возможность прикоснуться. И дурь с тем скандалом уже улетучилась, неважной сделалась.
Кто же она? Под глазами – первые «лапки» уже обозначились, как след синички на свежевыпавшем снежке. Лицо бледное, слегка удлинённое. Глаза карие, большие. Не славянское лицо, не здешнее. Но и не восточное. Французское, скорее. В Москве, в метро! Не замужем, – что-то мне подсказало внутри, уверенно, что это именно так.
Стоим оба, не дышим, повернуться нельзя – некуда, да и не хочется. Наоборот, возмечталось вдруг, чтобы притиснули, да посильнее!
Чуть-чуть сместились в сторону друг от друга и замерли. Игра такая – для взрослых? Жалость к ней, беззащитной, во мне поднялась в три человеческих роста, как заборы на Рублёвке. Кто она, для чего здесь?
Вспомнил уничижительное бабушкино выражение про соседку-вековуху: – «Ей же и супу некому сварить! Каждая кочерыжка о счастье мечтает!». Робин Гуд! Вон их, сколько вокруг – тьмы и тьмы. Жалелки на всех не напасёшься, их же на десять миллионов больше, чем мужиков.
Вагон то качнёт, то тормознёт – ничего необычного, метро. А мы на одном расстоянии, как два магнита с одной полярностью, изредка соприкасаемся, как бы невзначай, выпуклыми местами – куда их девать. У меня животик небольшой уже наметился: работа, в общем-то, сидячая. Подтянул я, прибрал животик-то свой, труднее дышать стало. Объём ведь – несжимаем!
Пантомима или танец? Сумбур в голове, а я в тот момент и не вспомнил, что жена дома, сын. Затмение, наваждение.
– Чужая жена – лебёдушка, своя – полынь горькая!
И желание во мне – горячей волной, даже неприлично: что, – думаю, – как пацан!
В башке крутится: – а, что, если – спросить: где выходите, на какой станции? И боюсь, вдруг скажет – на следующей, а это не моя остановка! Ну и что? Да – ничего – потерять жалко!
Слегка нас развело. Вижу – руки она опустила. В одной сумка белая, простая, без выкрутас, вторая рука висит вдоль