Элегiя на закате дня. Олег КрасинЧитать онлайн книгу.
её на порог. Она сидела в коляске на солнцепеке, долго ждала, пока не явился слуга и не объявил ей, что господа не принимают.
Салтыкова, словно это она отказала Денисьевой, засмеялась довольным смехом.
– Ну, Катенька, – по-старушечьи покачивая головой, произнесла Разумовская, – ты слишком строга к бедной девочке, она положительно не виновата, что полюбила. А вот Федор Иванович… Тютчев, как человек умудренный опытом, мог бы остудить её пыл. Но, полагаю, мужское тщеславие довлеет над ним – как же, заставил потерять голову неопытную молодую девицу! Денисьевой теперь остается только молиться о божьей милости, и о том, чтобы история эта скорее забылась. Только молиться!
– Вот пусть и молится! – резко бросила Захаржевская. – Ах, объявили польку-мазурку, сейчас будет так интересно!
Умиротворение
– Какой же ты беспомощный!
Сняв с него очки, Лёля со смехом смотрела на лицо Тютчева. И вправду, перед ним предстала смутная, нечёткая картина мира: пятно вместо лица Лёли, смазанные, расплывающиеся книги на полках, светлый ореол вокруг окна, смутные очертания стола с зеленым сукном. Но эта беспомощность не была тревожной или удручающей, она была приятной.
Тютчев лежал на кушетке, укрыв ноги пледом, а Лёля сидела возле него и разглаживала пальцами морщины на лице своего Боженьки, как она его называла.
– Что старый? – спросил он умиротворенно, и все же чувствуя некую ревность в душе, которая вызывалась завистью к её молодости и свежести.
– Ты? – она удивленно заморгала глазами. – Ты мой и не важно, старый ли, молодой ли. Ты мой собственный! Все твои морщинки – это мои морщинки, вот так! И Лёля маленькая тоже твоя.
Она невольно оглянулась на дверь, за которой находилась комната, где в люльке лежала их новорожденная дочь. Тютчеву пришлось нанять няньку, чтобы помочь Лёле – она снимала дачу у Поклонной горы. Лицо Денисьевой было безмятежным – житейские невзгоды преодолевались всеобъемлющим чувством счастья, которое вошло в её жизнь с появлением маленькой Лёли, так они назвали девочку.
Как поэт, Фёдор Иванович не мог не отметить такое событие, он написал стихи.
Но, – и в этом сказалось большое затруднение, – ему нельзя, да особо и не хотелось обнажать душу перед публикой, нельзя было, чтобы в них обоих, и прежде всего в Лёлю, тыкали пальцем, упрекая и осмеивая из-за возникшей любовной интрижки с семейным мужчиной.
В высшем обществе амурные приключения не являлись новостью: жёны изменяли мужьям, а те, в свою очередь, жёнам, но мало кто афишировал свои связи или, тем более, ими бравировал. С условностями света приходилось считаться всем: и крупным вельможам империи, и мелким чиновникам. Кроме того, никто не хотел вызвать на себя гнев императора, считающего такое поведение неприемлемым.
Поэтому он, Тютчев, использовал анаграмму. Пусть её было сложно увидеть, разгадать, но кто знает, тот поймёт. Да