Цвет винограда. Юлия Оболенская и Константин Кандауров. Лариса АлексееваЧитать онлайн книгу.
с умением зарабатывать деньги самому и помогать в этом непростом деле художникам. Здесь он действительно мог творить свое, как режиссер в театре: моделировать художественное пространство, ставить свет, наблюдать публику, воздействовать на ее восприятие, срывать аплодисменты. Немножко волшебник, как сказали бы в романтическое время, или имиджмейкер – в практическое.
Вместо актеров – картины и стоящие за ними художники. И к Оболенской изначально интерес именно профессиональный, хотя, конечно, мужским своим обаянием Константин Васильевич не преминул воспользоваться сразу. Способная девушка – как помочь ее таланту, сделать из нее настоящего художника? При этом смешение чувств: ответственность за эту полубарышню-полуподростка, которой не хватает человеческой теплоты и мудрости, и растерянность – от ее движения навстречу, когда уклониться уже невозможно. Она – виноградная лоза, которой, чтобы расти, нужно направление, опора, нужны глаза, внимательные, заинтересованные и… такие синие.
«Мы то, на что мы смотрим»
Твое дорогое лицо будет для меня всегда прекрасным и молодым, какие бы следы ни накладывали болезни и время, хоть в 90 лет! Ты считай, что положил его в мою душу на сохранение, – и что бы ни случилось, найдешь его во мне неизменившимся.
Вынесенная в заголовок фраза, сконструированная И. Бродским по аналогии с высказыванием древних, точно передает значение визуальных впечатлений и образов в человеческом восприятии как имманентных, сущностных. Мы не только верим тому, что видим, но, до некоторой степени, видим то, во что верим. Тем более это относится к художнику, чье сознание, по определению, отличается повышенной зрительной активностью, а эмоции насыщают дополнительной силой.
Летнее полыхание чувств завершилось… их сублимаций. Решение принял, вернее не принял, Константин Васильевич: «Если мы не сойдемся теперь с тобой физически, то наши души должны жить вместе. Это тоже соединение, которое должно принести прекрасные и чудные плоды. Будь благоразумна и не толкуй моих слов в другую сторону. ‹…› Я все это время много думал и решил, что если я пока не могу быть твоим мужем, то все же я должен быть около твоих работ. Эти работы будут нашими первыми детьми. Они должны нам дать большое удовлетворение. Я верю, что ты меня поймешь и, идя навстречу, будешь верить в новую хорошую жизнь»[150].
Стороны договорились о том, что отношения не прервутся, но в течение года будут исключительно творческими, а дальше – то ли время покажет, то ли Бог управит, но что-то произойдет или как-то разрешится. Убедил ли Константин Васильевич, заговорил ли очарованную душу в вечности чувств, но, кажется, заставил поверить в то, что настоящее – всего лишь испытание, которое нужно пройти с честью, никого не обидев: «Я люблю тебя, твое искусство и твою любовь ко мне. Все так крепко сплелось, что я не могу оторвать себя от тебя. ‹…› Я дал слово до весны
ГТГ ОР. Ф. 5. Ед. хр. 320. Лл. 1–2.