Планета-надежда. Фантастическая квинтоль о добре и зле. Борис АлексеевЧитать онлайн книгу.
На обложке была нарисована белая русская метель и крупными буквами написано: «A. Рushkin, Еugene Оnegin, la novela en verso». Повинуясь воле отца, я перелистал роман до конца. Если сказать честно, мне не понравился ни язык Пушкина, ни беспокойный сюжет романа, ничего общего с нашей размеренной испанской жизнью не имеющий. Но одно соображение всё же врезалось в мою память на всю жизнь: Пушкин очень хотел из Онегина, этакого фигляра, сделать человека думающего. Он заставил его убить на дуэли друга, одарил Евгения чистой ангельской любовью и тут же заставил его от неё отказаться. Когда же, повзрослев, Онегин понял, от какого счастья он беспечно отвернулся, встав над миром в позу маленького Наполеона, в нём проснулась впервые настоящая высокая любовь, но было, увы, поздно…
Я рассеянно читал, и вдруг меня пробило, как током. Сколько же надо претерпеть Божественных подсказок, чтобы человек открыл для себя одну простую вещь: нельзя принимать обстоятельства жизни (в которые, как в одежды, одевается твоя судьба) за случайную вереницу несвязанных друг с другом событий!
Если бы накануне гибели Катрин я понял, что заигрался с «водичкой» (так И. Бродский в будущем назовёт мировой океан), разве я отпустил бы мою любимую в Рабат?
Заваривая сюжетный коктейль повести, я легкомысленно черпнул с места гибели «Титаника» ковш терпкой ледяной Атлантики. Опьянённый успехом, я совершил страшный грех – исполнил литературный «танец на костях»! Волна людского возмущения немного отрезвила меня. Я почувствовал свою внутреннюю неправоту, но перед Богом свой грех не исповедал, разве что замял его.
Много позже я благословил Мари в далёкое и опасное путешествие, не будучи уверенным, что Бог простил мне этот соломенный флирт? Ведь я так и не попросил Его об этом…
Уверен, всё сложилось бы иначе, умей я вглядываться в последовательность житейских событий не как потешный беллетрист-рассказчик, но как умный аналитик, читающий помыслы, уготованные нам не людьми, но самим Богом.
Я отложил в стол литературные упражнения и стал просто жить, наблюдая время и его необычайные события. Двадцатый век уничтожал, казалось, незыблемое право человека на жизнь. Я видел, как симпатичные уравновешенные люди под чарами той или иной идеи превращались в жестоких фанатиков. Я страдал душой, глядя на героические воодушевлённые лица моих знакомых, идущих на заклание, ради ценностей, которые завтра же будут объявлены мнимыми. Как легко увлечь благородную душу призывом пожертвовать собой ради будущей лучшей жизни! Жертвенное начало – это поводок, за который лукавый бес тянет наши души в ад самоубийства. Ведь никогда ни одна революция, ни одна война, развязанная с благими намерениями, не сделала человека счастливым. Бес слишком хитёр, чтобы мы могли беспечно творить в этой жизни благо, раздвинув, как репейник, его когтистую волю. Конечно, в минуты личной жертвы Бог с нами, но часто мы сами отстраняемся от Него в агонии жертвенного сластолюбства. Даже в присутствии Бога