Дневник. Том 2. Любовь ШапоринаЧитать онлайн книгу.
И в один прекрасный день его и еще нескольких посадили на самолет и повезли в СССР. О дальнейшей его судьбе она ничего не знает.
Т.А. Колпакова видела в Москве своего двоюродного брата, сына Ани Радецкой. Еще в 41-м году матери сообщили, что он убит. Она превратилась в старуху, я видела ее прошлым летом. И вот в октябре 45-го года он вернулся. Был четыре раза ранен, взят в плен и попал в австрийский госпиталь, где врач был женат на русской. Отношение к нему было прекрасное. Но зато здесь ко всем возвращающимся относятся, как к изменникам, даже раненым. Т.А. звала его в Ленинград, чтобы полечиться. На это он ей сказал: «Тамарёна, держись подальше от репатриируемых!»
Дорогое отечество.
Какая неуверенность в собственном моральном престиже или, вернее, какая уверенность в общем недовольстве, в том, что наша «счастливейшая» страна не выдерживает сравнения с другими по уровню жизни.
Какая близорукость – накапливать такие потенциальные ненависти.
Евгения Павловна уехала за Тихвин, в Пикалево[14], на место машинистки-секретаря; в городском бюро распределения кадров ей сказали: «Паспорт у вас совершенно чистый, тут даже не указан 101-й километр». А вместе с тем, ни в Луге, ни в Толмачеве ее не принимали ни на какую работу, кроме лесозаготовок.
24 февраля. Сегодня пришла Мария Федоровна ночевать. Я ей рассказывала о том, как я поражена тем, что Наталья Васильевна, Богдановы-Березовские никак не откликнулись на приезд Евгении Павловны, с которой так дружили. «Il ne faut pas s’étonner, tout le monde est comme cela; c’est vous qui êtes brave, vous qui êtes extraordinaire»[15], – ответила она!
28 февраля. Была вчера у Анны Петровны, засиделась, много болтали, она много рассказывала, и я, как всегда, ушла от нее в таком легком настроении, каком-то праздничном. В мае ей минет 75 лет. Она предупредила Корнилова, что согласна на празднование юбилея только в том случае, если он будет сделан по всем правилам, с представителями от правительства, Управления по делам искусств и т. д. Но она уверена, что этого не сделают, т. к. ей не доверяют, ее считают недостаточно советской. За ней следят. В тот день, когда из Москвы приехал к ней Синицын, пришла одна знакомая, которая не бывала уже целый год. Она сидела долго, пила портвейн и молчала. Вечером после ее ухода Синицын спросил А.П., хорошо ли она знает эту даму, – «это осведомительница». А.П. была представлена к Сталинской премии; именно тогда-то и пришла к ней Волкова [А.Ф.] и произошел тот неудачный разговор о евреях, о котором я уже писала. О премии нечего было и думать. Когда год или два тому назад был вечер памяти Репина[16], А.П. там читала свои воспоминания. К ней присоседилась Анна Ивановна и от нее не отходила. Кто-то сказал Анне Петровне: «Почему вы все время ходите с осведомительницей?!» Сколько их, куда их гонит!..
Когда в 40-м году была выставка Анны Петровны, то все было сделано, чтобы у ней не было резонанса. Объявления появились через две недели после открытия выставки, хотели очень быстро ее закрыть, отстоял директор Русского музея Цыганов[17].
Они чувствуют совсем иную, более высокую культуру, человека
В 240 км от Ленинграда.
«Это не должно вас удивлять, весь мир таков; это вы отважны, это вы необыкновенны» (
По-видимому, в 1944 г., в связи со 100-летием со дня рождения Репина.
Каталог выставки см.: А.П. Остроумова-Лебедева. Выставка произведений. Л., 1940.