Андерсен. Шарль ЛевинскиЧитать онлайн книгу.
не могла такое сказать. Никто не мог сказать такое. Это не имеет смысла.
Но моя голова, моя беспощадно логичная голова настаивает на этом. «Это объяснило бы, почему ты не дышишь, – говорит она. – Почему ты не бываешь голоден. Это объяснило бы, почему у тебя две кисти. Две кисти с крошечными пальчиками».
«В руках его мёртвый младенец лежал».
Был мёртвый.
Снова перестал быть мёртвым.
Это логично, но логика сейчас кажется мне чужим языком. Диалектом племени, к которому я не принадлежу.
Больше не принадлежу.
Это мыслимо. Всё мыслимо.
Если бы это ещё не подходило друг к другу столь соблазнительно. Но я не хочу в это верить. Я даже думать об этом не хочу.
Заале – приток Эльбы. Ильм – приток Заале. Веймар лежит на Ильме.
«Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?»
Дитя.
Если раздумья не имеют смысла, в этом повинен тот, кто их думает.
Я не могу верить тому, что я думаю.
А вдруг это всё-таки правда?
Туда и сюда. Вечно туда и сюда. Это разрывает мне мозг.
Если мозг – то, чем думают. Чем вспоминают. Может… Будь это так, как мне видится, здесь должен быть ещё и другой механизм. Тогда можно было бы объяснить…
С другой стороны…
Будь это так, как мне подсказывает мой свихнувшийся рассудок, если, если, если, тогда я вовсе не в заточении. Тогда те люди, голоса которых я слышу… Тогда я…
Даже если это безумие, это всё же какой-никакой метод.
А так бывает? Терять рассудок и при этом всё ещё цитировать Шекспира?
Допустим, исключительно ради аргумента, только в качестве игры мысли, допустим, что мы действительно имеем сейчас 2000 год. Некий год, который начинается с двух тысяч. Тогда я должен был бы давно умереть. Тогда я был бы мёртвый. Но я жив. Я знаю, что я жив. Я мыслю, следовательно, существую.
Шекспир и Декарт. Очень прилично образован для мертвеца.
Допустим, существует что-то вроде повторного рождения. Я никогда в это не верил, но это ничего не доказывает. Осталось вообще не так много из того, во что я когда-то верил. Допустим, человек живёт много раз. Допустим, у него есть душа. Что бы она собой ни представляла. Допустим, природа, всемирный дух, господь Бог, ну, не знаю, допустим, некая высшая власть мыслит экономично и использует души повторно, снова и снова. Допустим…
Должно быть более простое объяснение.
Самое простое: я не сошёл с ума из-за того, что меня заточили, а меня заточили из-за того, что я сумасшедший. То, что ощущается как резиновая камера, на самом деле и есть резиновая камера. Голоса, которые я слышу, мне лишь чудятся. Это бы всё объяснило.
Почти всё.
Я не дышу. И это мне не чудится.
Я ничего не ем. Не могу припомнить, что бы я что-то ел. Или пил.
У меня растут пальцы там, где у меня не было кисти.
Если я не сумасшедший, тогда я… Тогда я…
От собственных мыслей не убежишь.
Я не сижу в тюремной камере. Это что-то другое. Вот эта женщина, голос которой мне уже так хорошо знаком. Которая со мной пела. Которая сказала: «Это чудо». И в этой женщине…
Только