Царь и султан: Османская империя глазами россиян. Виктор ТакиЧитать онлайн книгу.
и во Франции рассматривали Восток как альтернативу разрушающимся традиционным социальным иерархиям в странах-метрополиях или же как лабораторию альтернативных принципов социальной организации[20].
Ориенталистский дискурс сыграл не менее значимую роль в артикуляции модерных национальных идентичностей в Восточной Европе, в обществах, озабоченных своей отсталостью и маргинальностью. Тезис о «варварстве» восточных (и о «цивилизованности» западных) соседей выполнял важную функцию в самовосприятии венгров, румын, словенцев, хорватов и сербов[21]. Россия представляет собой промежуточный случай между Западной и Восточной Европой в плане той роли, которую ориентализм сыграл в политической и культурной истории страны[22]. Подобно восточноевропейским националистам, образованные подданные царя использовали ориенталистскую риторику для того, чтобы дистанцироваться от своих восточных соседей и утвердить свой статус как представителей «цивилизованного» мира. В то же время российские репрезентации Востока свидетельствуют о сомнениях относительно благ западной цивилизации и о неопределенности отношения к ней России. В этом смысле российские авторы были подобны своим французским и британским коллегам, для которых Восток был возможностью занять критическую дистанцию по отношению к своему собственному обществу.
В силу ряда причин российские репрезентации Османской империи в контексте русско-турецких войн были обойдены вниманием исследователей российского ориентализма. Подобно своим западным коллегам, российские историки изучили становление академического ориентализма в России и его противоречивую роль в формировании и функционировании имперских режимов власти[23]. Российские литературоведы, как и их западные коллеги, рассмотрели конструирование восточного «другого» в произведениях русских писателей и поэтов и выявили роль литературного ориентализма в артикуляции российской идентичности[24]. Как историки, так и литературоведы внесли вклад в изучение воображаемой географии (пионерами здесь были некоторые специалисты по Восточной Европе) и рассмотрели символическое конструирование имперского пространства посредством открытия «собственного Востока России»[25]. Работы ученых-ориенталистов и литературные произведения, включая описания путешествий, до сих пор составляли наиболее важные категории первоисточников, на базе которых западные и российские исследователи изучали феномен ориентализма. Хотя ученые и литературные путешествия позволяют выявить ряд важных аспектов модерного дискурса о Востоке, концентрация внимания на этих типах источников сопровождалась забвением другой важной категории источников, а именно работ военных и дипломатов.
Наряду с предпочтительным вниманием, оказываемым исследователями ориентализма в целом и российского ориентализма в частности определенному типу источников, исследовательская
Об интересе европейских консерваторов к социальной иерархии, порядку и властным отношениям, сохранявшимся в восточных и колониальных обществах на фоне процессов демократизации в Западной Европе, см.:
Милица Бакич-Хэйден первой проанализировала этот феномен. См.:
Две важных историографических дискуссии во многом определили дальнейшее развитие этого направления исследований: Russian History and the Debate over Orientalism // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2000. Vol. 1. No. 4. P. 691–727; Modernization of Russian Empire and Paradoxes of Orientalism // Ab Imperio: Studies of New Imperial History and Nationalism in the Post-Soviet Space. 2002. No. 1. P. 239–311.
О российском востоковедении см.: