Оставьте меня детям… Педагогические записи (сборник). Януш КорчакЧитать онлайн книгу.
target="_blank" rel="nofollow" href="#n_64" type="note">[64] копается в гигиене. Вот за этим и шлялся с голодным брюхом по клиникам трех столиц Европы[65]. Лучше об этом не говорить.
Не знаю, сколько уже накатал страниц этой своей автобиографии. Не хватает мужества перечитать, что там за багаж. И мне грозят (и все чаще будут случаться) повторы. Что хуже всего, факты и переживания могут быть – должны быть и будут – рассказаны по-разному. В мелочах.
Ничего. Это лишь доказательство того, что это были важные моменты, глубоко пережитые, к которым я возвращаюсь.
Это всего лишь доказывает, что воспоминания зависят от нашего нынешнего опыта. Вспоминая, мы бессознательно лжем. Это понятно, и я говорю это только для самого примитивного читателя.
Частой мечтой и проектом была поездка в Китай.
Это могло случиться, даже легко.
Бедная моя четырехлетняя Юо-Я времен японской войны. Я написал ей посвящение на польском языке.
Она терпеливо учила бездарного ученика китайскому языку.
Да, пусть будут институты восточных языков. Да, профессора и лекции.
Но каждый должен провести год в такой восточной деревне и пройти вступительный курс у четырехлетки.
По-немецки меня учила говорить Эрна – Вальтер и Фрида[66] уже были слишком «старыми», слишком грамматически правильными, книжными, азбучными, школьными.
Достоевский[67] говорит, что все наши мечты сбываются с годами, но в таком извращенном виде, что мы их не узнаем. Я узнаю свою мечту из предвоенных лет.
Не я поехал в Китай – Китай приехал ко мне. Китайский голод, китайские невзгоды сирот, китайский мор детей.
Я не хочу останавливаться на этой теме. Кто описывает чужую боль, словно грабит, обжирается чужим горем, словно ему мало того, что есть.
Первые журналисты и чиновники из Америки не скрывали своего разочарования: не так, оказывается, все страшно[68]. Они искали трупы, а в сиротских приютах – живых скелетиков. Когда они посетили сиротский приют, ребята играли в войну. Бумажные фуражки и палки.
– Видимо, война их не достала, – говорили гости с усмешкой.
Теперь – да. Но аппетиты возросли, и нервы отупели, что-то наконец-то делается. И на этой и на той витрине даже игрушки, и столько конфет, от десяти грошей до целого злотого. Я своими глазами видел: пацан нахристарадничал десять грошей – и тут же купил конфеты.
– Не пишите этого, коллега, в свою газету.
Я прочел такое высказывание: ни с чем человек не мирится так легко, как с чужим несчастьем.
Когда мы шли через Остроленку в Восточную Пруссию[69], хозяйка лавчонки нас спрашивала:
– Что с нами будет, господа офицеры? Мы ж мирные жители, нам-то за что страдать? Вы – дело другое: на верную смерть идете.
Я только один раз ездил в Харбине рикшей. Теперь, в Варшаве, долго не мог себя заставить.
Рикша живет не дольше трех лет. Сильный – лет пять.
Я не хотел к такому руку прилагать.
Сейчас я говорю:
– Нужно
Кроме Берлина и Парижа, Корчак посетил еще Лондон; см. примечание 139.
О сестрах Эрне и Фриде и их брате Вальтере Корчак писал в одном из писем из Берлина (
В
Речь идет о посещении американцами Дома сирот в начале периода независимости Польской республики, когда США организовали большую послевоенную кампанию по спасению детей. Как представитель еврейских учреждений Корчак вошел в польско-американский комитет помощи детям.
Мобилизованный в царскую армию в августе 1914 г., Корчак принимал участие (но не в качестве военного врача, а в санитарной службе) в кампании на территории Польши и Украины; см. также примечание 130.