Дом-фантом в приданое. Татьяна УстиноваЧитать онлайн книгу.
вы должны меня помнить?
– Ну конечно! – сказал Добровольский с досадой. – Дед тут всю жизнь прожил! Он бабушку пережил почти на двадцать лет, а я у него только и гостил, когда наезжал в Москву!
– Вы внук Михаила Иосифовича?
Тут он вдруг остановился и спросил с веселой надеждой, как если бы внезапно обнаружил соотечественника в толпе гнусно скачущих папуасов Гвинеи-Биссау:
– Вы что? Помните деда?
– Конечно! – пылко воскликнула Олимпиада. – Я его не просто помню, я его обожала, вашего деда! Он мне картинки рисовал!
Добровольский смотрел на нее сверху – как со шкафа, – слушал и молчал. Тлеющая сигарета освещала заросший темной щетиной подбородок.
– Конечно! Вы уехали, и он остался совсем один! Он же был очень скрытный, никогда никому ничего не говорил, и нам не говорил, но мы-то знали, как он скучает!
– Мы – это кто?
– Мы – это моя бабушка и я, кто же еще? Мою бабушку звали…
– Настасья Николавна, я помню, – сухо сказал Добровольский. – Она работала в Ленинке, кажется, или в Библиотеке иностранной литературы.
– Она работала в Ленинской библиотеке. А я ее внучка. Олимпиада Владимировна Тихонова.
– Ваша мама была в сборной по плаванию на Олимпиаде-80.
Олимпиада помрачнела.
– Да.
Ей всегда делалось стыдно, когда кто-то вспоминал или говорил об этом. Ей делалось стыдно, неловко, и хотелось, как маленькой, заткнуть уши и убежать.
– Как она поживает, ваша мама? – спросил галантный внук Михаила Иосифовича. – В последний раз я ее видел, кажется, когда вы еще только должны были родиться. Мне было пятнадцать лет.
– Спасибо, – поблагодарила Олимпиада. – С ней все в порядке.
С мамой все бывает в полном порядке, когда она лежит в психушке, и все ужасно, когда ее оттуда выписывают. С некоторых пор периоды, проведенные в психушке, неизменно удлинялись, а периоды, проведенные на воле, сокращались.
– А ваш дед, – заторопилась Олимпиада, – мне помогал с уроками, я физику совсем не понимала! А он мне объяснял! И картинки рисовал. Только наша училка моментально раскусила, что это не я рисую, и был страшный скандал. – Она даже засмеялась от удовольствия, так приятно было вспоминать скандал. – И они пошли в школу вдвоем, Михаил Иосифович с бабушкой! Я потом всем врала, что это мои родители, что я такой поздний ребенок! А вы, значит, внук!
– Внук, – признался Добровольский.
Олимпиада Владимировна Тихонова, которая была в утробе матери, когда он видел ту в последний раз, некоторое время шла молча вдоль оградки, так сильно присыпанной снегом, что она была почти незаметной.
– Ну вот что, – заявила Олимпиада решительно, дойдя до березы, на которой был приделан турник, где зимой и летом отжимался сын дяди Гоши Племянникова, – раз уж так получилось, что раньше вы мне никогда на глаза не попадались, а теперь вот попались, я все вам скажу.
– Что?
– А то, что хотела сказать всю жизнь. И бабушка моя хотела тоже! Вот хорошо, что вы мне попались!
– Да что такое?
Василий,