Завещание поручика Зайончковского. Мариэтта ЧудаковаЧитать онлайн книгу.
они взялись его свозить к ним – «но по-быстрому чтоб!», как предупредил Саня. Пока Федя прощался, Женя зашла даже в сельскую библиотеку поселка Куюс. У библиотекарши Капитолины Чачаевны Тендериковой серьезные книги были в ходу. Она гордо сказала:
– Студенты много спрашивают, и писатель один есть, очень много читает.
В этом самом что ни на есть глухом сибирском месте на стендах подготовлены были ее руками маленькие интересные выставки к юбилеям – не хуже, чем в московских школьных библиотеках.
А на улице – грустно, неприютно. Дети лазают по серым поленницам. Никаких, конечно, качелей или хотя бы домодельных спортивных штуковин…
Отцам не до них.
Жене все вспоминался анекдот про пьяного, валяющегося в канаве, и про его ответ маленькому сыну, который канючит:
– Пап, ты же обещал в воскресенье мне велосипед починить!
А тот из канавы:
– Вот я сейчас все брошу и буду чинить тебе велосипед!
Дети вообще почти не играли, не бегали. Чем они заняты – было неясно. Несколько раз Женя удивлялась: стоят как истуканы. Просто стоят… А отцы с середины дня – а многие с самого утра – были обычно пьяны. Иногда Жене казалось, что пьянка идет уже по всей стране.
…Всю дорогу от Москвы до Горно-Алтайска и теперь, разъезжая по Горному Алтаю, Женя не могла понять, как она, так тщательно собираясь, забыла плеер! И ругала себя последними словами. А последние слова у нее были такие: «моральный урод» – папино ругательство, «дура несчастная» – самое сильное и очень редкое ругательство дедушки, который никогда не произносил не только слов нецензурных, но даже таких вполне допустимых, по мнению Жени, а в некоторых ситуациях очень даже подходящих, как, например, «идиотка». А также – «убо» и «каляга».
Вот эти уже никому из Жениных приятелей и одноклассников не известные слова дошли до нее от другой бабушки – маминой мамы. Когда-то прабабушка вызвала к себе в Москву из родного села Вишенки свою старшую односельчанку, чтобы нянчить новорожденную – как раз будущую Женину бабушку. Баба – так бабушка называла свою любимую няню и крестную мать; крестила она ее тайно, поскольку бабушкин отец был членом коммунистической партии, и его за такие дела – ребенка своего в церкви крестил! – могли оттуда исключить: коммунист был обязан не верить в Бога. Так вот, няня получила в свое время из роддома на руки пятикилограммовую – то есть очень крупную – Нату. «Вся в перевязочках», – с удовольствием вспоминала она впоследствии.
А через несколько месяцев после начала Великой Отечественной войны родилась младшая сестренка бабушки, очень маленького веса. Какой там мог быть вес, когда отец ее ушел защищать Москву, к которой враг подступил почти вплотную, а беременная мать с маленьким ребенком двинулась в эвакуацию – в теплушке… Когда семья осенью 1942 года вернулась домой, няня, остававшаяся всю войну в Москве, впервые увидела девочку. И никак не могла привыкнуть к тщедушному виду, правду сказать, красивенькой, но всегда бледненькой, родившейся в голодное военное время Инночки. Входя