Нежный театр. Николай КононовЧитать онлайн книгу.
звуком может быть размозжен ее наикрепчайший череп. Но это никому не надо. Ведь между нами уже ничего нет. И это не похоже ни на жизнь, ни на литературу. Только на психологию. Если бы осенняя безразличная погода ею обладала.
Вот – поздняя осень.
Всему угрожает смерть.
Вот, она, моя дорогая, борясь с небытием, сытно и как-то очень надежно поглощает несложную еду, глядя на меня, ничего мне не предлагая. В этом нет и толики бесстыдства, ведь я перестаю существовать. И для себя тоже.
Я не мог оторвать своего взора. Словно я прощался с чем-то непомерно дорогим, будто в этом был заключен мир, не имевший цены. Я только как-то отвлеченно чувствовал, как чуть поворачиваю голову, будто она, недвижимо едящая, передвигается в поле моего зрения, не двигаясь, но левитируя. Своей паскудной пустотностью, отвлеченностью от ритуала это так леденило меня. Будто она должна была постепенно съесть и сам смысл еды, и поглотить закон насыщения, и меру полной сытости, за которой на съедение оставалась бы только ее собственная смерть.
Она делалась воистину бессмертной.
О, если бы в этом был хотя бы вызов. Но в этом не было ничего. Вообще ни-че-го. И мне не было страшно.
Вот неазартно она уничтожила котлеты и поглотила два соленых огурца. Мне казалось, что их тела пропадали в ее глубоком рту как в ангаре. Так же, как туда вскальзывал мой вполне крупный член. Ведь она все же была мной «увлечена», и я был «интересным мужчиной с перчинкой», а не идолищем, стоящим перед ней.
И вот я ее разглядывал ни о чем не помышляя. Между нами пролегли световые годы.
– Все, заводи свою лоханку злопоганую, поехали на хер отсюдова, сэнкью за уикэнд, мерси! Вот так наотдыхалась.
Она провел ребром ладони по своей плотной и все-таки хорошей шее. Кажется, эти тонкие едва заметные поперечные складки, пробегающие в эпидерме шеи как следы нитяной шнуровки, эти детские бусы, называются венериными.
Душить ее было бы слишком литературно, да я и не был атлетом, чтоб справиться с русской ядреной молодицей, теткой, полной сумеречных нерастраченных сил и особенной прелести. Это созерцание переворачивало ее во мне словно перегиб ленту Мебиуса. Я незаметно выбирался на безнадежную изнанку, где ничего не мог предпринять никогда, – я вдруг все увидел. Со всей безнадежностью.
Зрелище заполонило меня.
Оно ударилось в жесткое темечко изнутри, со стороны мозга.
Но «детское место» на моей бедной голове давно окостенело.
Я затараторил про себя: «Тетка, тетка, тетка», – так звалась в скоротечном цирке собачка. Милая Каштанка. Псевдонимом. Мне стало смешно. Я понял, что улыбаюсь. У жены волосы были крашены в рыжий собачий колер. Вот – Каштанка в расцвете лет и сил. Ведь она всегда задорно спрашивала, будто закручивала передо мной невидимый хвостик тройным колечком, словно подставлялась, улыбаясь с животным смыслом: «Ну, и скоко мне сення дать можно?»
На эти «сёння» и «скоко» я хотел всегда ответь: «Много, много, Жучка, на всю катушку, на тебя с твоей мамулей пальцев на конеч