Странствия по поводу смерти (сборник). Людмила ПетрушевскаяЧитать онлайн книгу.
(сразу, махом, три бокала, спеша, если на чужой свадьбе или в гостях. И готовченко, как выражалась мама Лора, когда дочь приводила мужа домой).
А Верочка была хороша, итальянка-итальянка, как говорила мама, любуясь ею, хотя и со светлыми кудрями. По внешнему виду она смахивала на худого, прекрасного мальчика, как раз по моде. Но имелись и недостатки, Вера знала. Грудь так себе. И голос хрипловатый. И рост метр восемьдесят без малого. Муж был метр семьдесят два и остался со своими сантиметрами очень скоро в прошлом.
Что касаемо питерской тетки, то по переговорам с той самой, сохранившейся там подругой матери по детскому саду (Валяшкиной соседкой) выходило, что сестра пала жертвой какого-то немолодого Раскольникова, который помог ей подняться, после того как она поскользнулась в Летнем саду, в любимом месте прогулок, и домой проводил хромающую, и привел в квартиру, и был приглашен выпить чаю, и в разговоре взялся помогать ей распродавать семейную библиотеку, а то ли еще и мебель ненужную, старую, павловский ампир, не сгоревший в блокаду: потому что все жильцы работали и обитали в госпитале и на военном заводе (сама Валеска), и нужды отапливать квартиру книгами и шкафами в те лютые зимы не было. Мебель эта ныне находилась в состоянии заброшенности, разумеется, однако пребывала пока на своих ногах, иначе кто купит. Дуб! Это же сотни лет.
Но то ли Валяшка заподозрила в чем-то своего этого, что он Раскольников, как предрекали подруги, то ли он ее действительно в чем-то обманул, неизвестно. В какой-то мелочи типа не отдал сдачу. Или мамой назвал, как промелькнуло однажды у Валяшки в разговоре с соседкой. Какая я ему мама.
Вообще эти привязанности в таком возрасте гибельны. Так сказала пожилой Лауре умная Валяшкина соседка.
Однако же, во всяком случае, смерть эта обошлась без топора.
Любые ступени к дверям, к парадному, – это зимой эшафот. Образуются наледи. Так же гибельны и поребрики. Прохожие, как саперы, ошибаются в гололед только раз.
И Вере приходилось ехать в Петербург.
Она взяла с собой старый рюкзак, в него затолкала летний спальный мешок времен молодости своей мамы-походницы и пакет со сменкой белья. Надела старую курточку, такой же свитерок и поношенные джинсы. Копаться-то придется в древних отложениях.
Но ей очень не нравилась эта затея, тайно забираться в заброшенную, уже наверняка ограбленную, квартиру, искать что-то в старых валенках среди стай моли, а мама все твердила, что их семейные драгоценности были спрятаны прабабушкой сразу после НЭПа, когда всех богачей и ученых, инженеров, художников, да кого угодно из непростых, социально чуждых, трясли, по домам ходили чуть ли не с пулеметами. Это соседи и родственнички доносили. Те же самые, кто доносил потом в 37-м году. Соседи, родня и сослуживцы, враги человека. Те старые знакомые, составлявшие списки, кто в Польше отправил на тот свет миллионы евреев. Кто стучал в Берлине 30-х гг. и в Париже 40-х. И по России с 20-х годов и по сю пору…
Это была тема последней книги Вериного отца. Мама