Русская смерть (сборник). Станислав БелковскийЧитать онлайн книгу.
уверен был, что мне премию дадут. Ну вот просто уверен. Ни в чем не уверен. И что спутник полетит – не уверен. И что девочка Байконур должна быть 14-ти лет от роду. А здесь – знал. Ведь никто ничего лучше Хельсинкских соглашений за многие годы не делал. Я сделал. И самому мне скоро было бы 70 лет. И стало потом.
А премию дали в тот год Сахарову. В тот самый верняк-год. За книжонку какую-то, которую заголовка и не упомнить уже. Что-то про прогресс и мирное сосуществование. Мне – за Хельсинкский акт не дали, а он огреб – за книжонку. На двадцать килограмм таких книжонок можно один том «Тридцать лет спустя» прикупить. Так сейчас мы делаем, чтобы леса не выкорчевывать. Они же не растут у нас потом. За макулатуру.
Ну, справедливо? Как по мне – нет. Я не жаловался. Но несправедливо же, все равно.
И вот теперь проигрываю этому Сахарову восемь целых и семь десятых. У себя в округе, на Москве. Четырежды побеждал, и на тебе. Раньше, правда, академик не баллотировался. Все премии ждал.
Нобелевскую премию мира за мой семьдесят пятый год дали человеку, который такую штуку придумал. Поставить у Америки глубинные сверхбомбы. И взорвать прямо под Нью-Йорком. Под побережьем. А тогда – цунами. И сносит весь этот Нью-Йорк на хрен вместе с Вашингтоном.
15 миллионов трупов.
Вот это академик Сахаров выдумал, и ему за то – Нобелевскую премию мира. А не мне за Хельсинкское совещание.
Да что там 15 миллионов! Музей современного искусства бы смыло. На шестой улице. И никогда мой внук Андрюшка уже не зашел бы в этот музей. А где б мы другой взяли?
Там на четвертом этаже, у самого лифта, такая картина, словно бы я сам в раскаленный кузнечный цех зашел, Днепровского завода. Я даже прослезился. А Суслов закашлялся. И Катя все стояла завороженная. Я и художника запомнил: Бекон. Как свинина, только с ударением на первом слоге. Бэкон. Спросил я, нельзя ли купить для нашего Пушкинского. Можно и в Эрмитаж, но с моими ногами в Ленинград разве доездишься. Можно ли? Нельзя.
Вот почему Сахаров, Андрей Дмитрич, и есть самый настоящий враг.
Ты, конечно, скажешь, что он только придумывал, а на самом деле ничего-то и не взрывали. И 15 миллионов, и музей – все на месте. И внука Андрюшку можно скоро туда спровадить, как в комсомол вступит.
А я, я, который первое августа, – я разве чего придумывал? Вообще? Только Никиту убить. Но и то отказался. Пожалел я Никиту. А Сахаров ни от чего не отказывался. Просто приказа не получил.
Вот за это они и дают самую главную премию мира. Бесы, натуральные бесы.
Кажись, заканчивают.
– Скажите, Андрей Дмитриевич, если бы Вы на улицах Москвы встретили Бога, о чем бы Вы его попросили?
Он разве верит в Бога?
– Я сказал бы ему. Уважаемый Господь Бог, пожалуйста, объясните Леониду Ильичу Брежневу.
– Ну, снова-здорово.
Так Познер попытался зафамильярничать, чтобы его Лапин потом не совсем уж в жопу затрахал. Это я молча, про себя, даже Суслов не слышит.
– Что бы я Вас ни спросил, Вы все на Леонида Ильича…
– Простите, Владимир Владимирович, можно, я договорю. Я сказал