Черный беркут. Михаил НестеровЧитать онлайн книгу.
не буду устанавливать тебе сроков, но через три дня эта женщина и ее сын останутся в этом доме почетными гостями. А когда отдохнут, мы проводим их домой.
Безари Расмон подошел к казилкану вплотную.
– А не поступаешься ли ты своей совестью? – вкрадчиво спросил он. – Не играешь ли ты? Может, в голове твоей рождаются строки новой книги? – Безари жестом указал казию на дверь. – Пойдем, выйдем вместе и посмотрим на степь за садом. Вдруг Назир уже там, в форме армии эмира?
Расмон оглядел присутствующих в комнате, чтобы узнать, какое впечатление на них произвела его дерзкая речь. Большинство не одобряли его.
– Не забывай, Кори, – продолжил Безари, – я могу обратиться в шариат и по другую сторону границы.
– Это твое право, – ответил судья. – Никто из них не доверяет тебе так, как я. Ты можешь положить руку на Коран и поклясться на нем, но поверит ли в твою искренность тот же Орешин?
Безари раздул ноздри и недобро сощурился:
– Я плохо расслышал твои слова, Кори. Не повторишь ли ты их? Боюсь, наши соратники тоже...
Судья перебил его:
– Я не хотел обидеть тебя, Безари, успокойся. Я дал тебе срок. И мне единственному поверит Орешин, когда я произнесу клятву на Коране и скажу ему, что с головы его жены и сына не упадет ни один волос, пока я не увижу его самого.
– Одного, – добавил полевой командир.
Казий согласно наклонил голову.
– Конечно, одного. На Священной Книге поклянусь ему, что заложники будут переданы его людям и с ними также ничего не случится. Ты это хотел мне сказать?
Расмон приложил руку к груди.
– У тебя мало времени, Безари, – продолжил судья. – Торопись. Хочу тебе напомнить еще одну вещь: когда ты впервые говорил с Орешиным о его семье, ты ссылался на меня. Я простил тебе твою ложь.
Казилкан слегка склонил голову и вышел из дома.
Безари облегченно вздохнул. Он почти добился цели. Однако ему пришлось выслушать от казия неприятные и даже оскорбительные для себя слова. Ему хотелось подойти к пленникам и долго пинать их ногами, чувствуя через ичиги их податливые тела.
Анна все слышала, сон моментально пропал, остались непомерная тяжесть и боль за сына, за Игоря, самую малость – за себя. О себе было просто горько думать.
Ей показалось, что живет она не в конце двадцатого столетия, а на рубеже девятнадцатого: халаты, у кого новые и богатые, а у кого старые, засаленные, вперемежку с камуфляжем смотрелись болезненно-ненормальным. У всех чалмы, овечьи шапки, кое-кто носил на голове солдатские панамы, смесь запахов дешевого чая и бараньего сала непривычна и тошнотворна; к ней примешивается вонь машинного масла для смазки огнестрельного оружия, которое, как на стенде, висит на стенах дома, торчит из-под халатов, надежно крепится в кожаных кобурах поверх камуфляжа и бронежилетов. Сумасшествие видеть себя на полу, накрытой куском полосатой ткани, откуда украдкой можно бросить взгляд на прислоненные к стене карабины, пулеметы, топорщившиеся