Рассказы и сказки. Дмитрий Мамин-СибирякЧитать онлайн книгу.

      – А ведь стар ты стал, Музгарко, – говорил старик, гладя собаку по спине. – Вон и спина прямая стала, как у волка, и зубы притупились, и в глазах муть… Эх, старик, старик, съедят тебя зимой волки!.. Пора, видно, нам с тобой и помирать…

      Собака была согласна и помирать… Она только теснее прижималась всем телом к хозяину и жалобно моргала. А он сидел и всё смотрел на почерневшую реку, на глухой лес, зелёной стеной уходивший на сотни вёрст туда, к студёному морю, на чуть брезжившие горы в верховьях Студёной, – смотрел и не шевелился, охваченный своей тяжёлой стариковской думой.

      Вот о чём думал старик.

      Родился и вырос он в глухой лесной деревушке Чалпан, засевшей на реке Колве. Место было глухое, лесистое, хлеб не родился, и мужики промышляли кто охотой, кто сплавом леса, кто рыбной ловлей. Деревня была бедная, как почти все деревни в Чердынском крае, и многие уходили на промысел куда- нибудь на сторону: на солеваренные промыслы в Усолье, на плотбища[8] по реке Вишере, где строились лесопромышленниками громадные баржи, на железные заводы по реке Каме.

      Старик тогда был совсем молодым, и звали его по деревне Елеской Шишмарём, – вся семья была Шишмари. Отец промышлял охотой, и Елеска с ним ещё мальчиком прошёл всю Колву. Били они и рябчика, и белку, и куницу, и оленя, и медведя, – что попадёт. Из дому уходили недели на две, на три. Потом Елеска вырос, женился и зажил своим домом в Чалпане, а сам по-прежнему промышлял охотой. Стала потихоньку у Елески подрастать своя семья – два мальчика да девочка; славные ребятки росли и были бы отцу подмогой на старости лет. Но Богу было угодно другое: в холерный год семья Елески вымерла… Случилось это горе осенью, когда он ушёл с артелью других охотников в горы за оленями. Ушёл он семейным человеком, а вернулся бобылём[9]. Тогда половина народу в Чалпане вымерла: холера прошла на Колву с Камы, куда уходили на сплавы чалпанские мужики. Они и занесли с собой страшную болезнь, которая косила людей, как траву.

      Долго горевал Елеска, но второй раз не женился: поздно было вторую семью заводить. Так он и остался бобылём и пуще прежнего занялся охотой. В лесу было весело, да и привык уж очень к такой жизни Елеска. Только и тут стряслась с ним великая беда. Обошёл он медвежью берлогу, хорошего зверя подглядел и уже вперёд рассчитал, что в Чердыни за медвежью шкуру получит все пять рублей. Не в первый раз выходил на зверя с рогатиной да с ножом; но на этот раз сплоховал: поскользнулась у Елески одна нога, и медведь насел на него. Рассвирепевший зверь обломал охотника насмерть, а лицо сдвинул ударом лапы на сторону. Едва приполз Елеска из лесу домой, и здесь свой знахарь лечил его целых полгода; остался жив, а только сделался уродом. Не мог далеко уходить в лес, как прежде, когда га́нивал сохатого[10] на лыжах вёрст по семидесяти, не мог промышлять наравне с другими охотниками, – одним словом, пришла беда неминучая.

      В своей деревне делать Елеске было нечего, кормиться мирским подаянием не хотел, и отправился