1917, или Дни отчаяния. Ян ВалетовЧитать онлайн книгу.
может быть не востребована, а вот запрещать приходится всегда. Я вам говорю как член Государственной думы. Но меня радует ваш оптимизм. Кстати, позвольте спросить… Почему вы до сих пор чураетесь политики? При ваших деньгах, вашей энергичности, ваших заграничных связях вы могли бы быть чрезвычайно полезны державе.
– Я, честно говоря, Александр Иванович, плохо представляю себя в роли государственного деятеля…
– А в роли издателя модернистской литературы?
– Тоже пока с трудом…
– Вопрос привычки, не так ли?
– Возможно, – вежливо отвечает Терещенко. – До сего времени я был чиновником по особым поручениям при дирекции Императорских театров. Причем без содержания, что меня вполне оправдывает!
Оба смеются.
– А что если… – предлагает Гучков, – вы для начала возглавите какой-нибудь комитет или подкомитет?.. А там можно подумать и о том, чтобы избраться в Думу. Отечество нуждается в энергичных людях, Михаил Иванович. Вы чувствуете в воздухе запах перемен?
Терещенко кивает.
– Новое неминуемо приближается, – говорит Гучков негромко, склоняясь к плечу собеседника. – Каждый, кто прошел акколаду, в трудные дни должен подставить свое плечо стране… По доброй воле и без принуждения… Не так ли, Михаил Иванович?
– Да будет так, – откликается Терещенко вполголоса.
Москва. Тверская. Весна 1913 года
– Саша! Вертинский!
Человек в длинном щегольском пальто останавливается и, обернувшись, кричит:
– Миша!
– Как же я рад тебя видеть!
Вокруг шеи Вертинского – белоснежный шарф настоящего кашемира, в руках – трость и белые же лайковые перчатки, в глазу монокль. Кожа бледна.
– Ты прямо как со сцены! Рассказывай, как тут у тебя дела!
– Ты какими судьбами здесь, Мишель?
– Я теперь в военно-промышленном комитете, Саша…
– Государственный деятель! – констатирует Вертинский. – А я, брат, у Мозжухина теперь снимаюсь! Это тебе не в Думе штаны протирать!
– У самого Мозжухина! – искренне восхищается Терещенко. – Слушай, холодно же, давай зайдем куда-нибудь, я тебя больше года не видел!
– В чайную? – предлагает Вертинский.
– Только не в чайную! – Терещенко, протестуя, поднимает руки. – Давай в приличное место! Заодно и пообедаем вместе?
– В приличное место? – морщится Вертинский. – В Москве?
– Ты этот столичный снобизм брось! – смеется Терещенко. – Ты теперь и сам москвич! Поедем в «Прагу»? Тут рядом…
Москва. Весна 1913 года. Ресторан «Прага»
Вертинский подходит к столику и садится, взяв в руки меню.
– Так, все… Руки я уже помыл, можно приступать…
На одной ноздре у него видны следы белой пудры.
– И давно, Саша? – спрашивает Терещенко.
– Что?
– Нюхаешь давно?
– А… Ты об этом? Пару лет как… А что, заметно?
– Есть такое.
– Сейчас