«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I. Вера МильчинаЧитать онлайн книгу.
петербургским военным генерал-губернатором Эссеном, вице-канцлером Нессельроде и послом Франции Мортемаром шла в течение целого года. Лагранж прибыл в Петербург, оттуда отправился в Лугу, где проживал в доме у местного помещика, затем опять вернулся в Петербург и захотел выехать в Москву, где приискал себе место учителя. Все это время он находился под секретным надзором, и всеподданнейшие доклады извещали императора о его передвижениях. 30 сентября 1831 года, после того как стало известно о его намерении выехать в Москву, Бенкендорф известил Эссена «о Высочайшем повелении не допускать иностранца к учительской должности без установленного на сие аттестата», а Эссен объявил это повеление «санкт-петербургским гражданскому губернатору и обер-полицмейстеру к должному исполнению». Ровно через неделю, 11 октября 1831 года, Эссен доложил Бенкендорфу, что, по донесению санкт-петербургского обер-полицмейстера, «прусский подданный Шарль Лагранж подверг себя установленному испытанию в науках, во удостоверение чего и представлен аттестат за подписанием Ректора здешнего университета», – и только после всего этого Лагранжу был выдан билет на проезд в Москву, но притом, хотя в Петербурге ничего предосудительного за ним замечено не было, московскому военному генерал-губернатору сообщили о продолжении за ним секретного надзора.
Вернемся к паспортам. Изъятие у французов оригинальных паспортов было неудобно не только для французских, но и для русских дипломатов: русские чиновники, выдававшие французу русский «вид», записывали его имя кириллицей, и не всякий мог угадать за этой транскрипцией французскую фамилию. Так, 30 апреля 1827 года вице-канцлер Нессельроде передал Бенкендорфу жалобу российского посла в Париже графа Поццо ди Борго. Тому, как и другим дипломатическим представителям, «сделано было предписание, чтобы они отказывали в выдаче паспортов на приезд в Россию высланным за границу французскому подданному Михаилу Дюперейну и гамбургскому уроженцу Карлу Родацу, если бы сии иностранцы обратились к ним о том с просьбою». Так вот, в ответ Поццо ди Борго попросил, чтобы «в отвращение всякого недоразумения сообщено было посольству, как написана фамилия Дюперейна в паспорте, с которым он прибыл сюда из Франции». Сведение это, добавлял Нессельроде, «он почитает тем более нужным, что означенная фамилия может писаться на французском языке разнообразно», а затем предлагал уже от себя:
По сему случаю не угодно ли будет Вашему Превосходительству приказать сделать распоряжение, чтобы впредь имена всех иностранцев, высылаемых из России, о которых Вы изволили сообщать мне сведения, прописываемы были в отношениях Ваших на французском или немецком языках.
Проблема транскрипций вообще стояла очень остро; поэтому в 1840-е годы в ведомостях о французах, не принявших российского подданства, но проживающих в России, городничим предписывалось «для большей верности» указывать фамилии на французском языке, причем делать