Чувство вины. Александр СнегирёвЧитать онлайн книгу.

      © Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

      Внутренний враг

      – Але! – незнакомый голос старика в трубке.

      – Слушаю вас.

      Домашним телефоном Миша не пользуется. Раньше звонили материнские знакомые, коллеги. Выражали соболезнования.

      Которые о смерти матери не знали, удивлялись, как это так, такая еще молодая, что же случилось, плохие врачи, вот у меня врач хороший, на ноги поставил. Миша от звонков этих устал, устал от удивления малознакомых людей, удивления, за которым поблескивала радость: они-то живы. Многие любопытничали, выспрашивали подробности болезни и очень разочаровывались, узнав, что болезни никакой не было. Не было страданий, паралича, ложных надежд, знахарей-шарлатанов, вонючих простыней, пролежней. Сосуд лопнул. И всё. Любопытничающих Мише еще на похоронах хватило, один ее сослуживец все в гроб заглядывал – интересно, хороша ли коллега в последнем макияже. Однажды Миша перестал поднимать трубку домашнего телефона, и звонки сами собой прекратились. На этот раз звонок разбудил Мишу, он долго ворочался и прятался под одеяло, собрался было выдернуть шнур из телефона или поднять трубку и сразу положить, но сдался, приложил трубку к уху.

      – Это кто?! – рявкнул, срываясь, голос.

      Вот мерзкий старикашка. Поколение грубиянов. «Это кто?» Тебя надо спросить «это кто?». Но Миша решил с утра быть вежливым и представился даже как-то манерно-шутовски:

      – Михаил Глушецкий к вашим услугам.

      В трубке воцарилась тишина, Миша начал злиться. Разбудил, а теперь молчит. Уж не окочурился ли неизвестный пенсионер на том конце провода. Миша алекнул, проверяя у собеседника пульс.

      – Валентину позови, – отозвался старик.

      «Ну вот опять, – подумал Миша. – Какой-то на ладан дышащий тип хочет говорить с матерью, которая скоро год, как в могиле».

      Миша уже выучился отвечать: «Она умерла». Отвечать не запинаясь. Отвечать и не смотреть после этого в точку по часу. Не падать в бесконечный колодец самоукоров, что вовремя не свозил мать на отдых, не уделял ей достаточно времени, редко проведывал.

      – Она умерла.

      В трубке опять провал. Не такой продолжительный, как предыдущий.

      – А ты ей кто?

      – Послушайте! – не выдержал Миша. – Хватит мне тыкать! Вы сами-то кто? С какой стати меня допрашиваете?

      Молчание.

      – Ты сын Валентины?

      – Ну сын, дальше что?!

      В голосе старикашки Миша чуял военную привычку говорить коротко, не просить, отдавать приказы. Военных он терпеть не мог. Солдафонов. Пока Миша боролся с желанием высказать в трубку все, что думает по поводу военных, обязательного призыва и дедовщины, старикашка заговорил:

      – Ты не Миша Глушецкий. Ты Степан Васильевич Свет.

      После смерти матери Миша остался без родственников. Отца не помнил, о нем мать рассказывала разные истории. То отец был ее однокурсником в педе, то моряком, то сотрудником иностранного посольства. Ничего определенного. Не будь мать строгой чопорной училкой, Миша мог бы решить, что она и сама толком не знает, от кого залетела. Еще в раннем детстве Миша обнаружил в себе странность – он носил фамилию матери. У остальных детей фамилии были отцовские. Сколько Миша мать ни расспрашивал, ничего внятного добиться не мог. И однажды просто потерял интерес к собственному происхождению.

      – Это друг твоего дедушки тебя беспокоит.

      – Мой дедушка умер.

      Трубка затихла ненадолго.

      – Я говорю про отца Васи, папаши твоего беспутного.

      – Моего отца зовут Григорий, – возразил Миша.

      Глупо утверждать, что твоего отца зовут Григорий только потому, что отчество у тебя Григорьевич. Миша понял это, еще не успев прозвенеть «и кратким» в конце имени предположительного родителя.

      – Вася с Валентиной Степаном тебя назвали. В честь деда. В честь его деда. Он мне сам говорил. Вася был кобель и пьяница, разбежались они быстро. Валентина тебя от папашки огораживала, отчество тебе придумала. Я чего звоню: Вася лет пять как помер, и дед твой… – старик замолк. – Он мне велел найти тебя и дом перевести. Квартирка еще была, да Вася пропил. Мне недолго… Приезжай. К нотариусу надо.

      С улицы доносился звон, хруст и грохот. В подъезде меняли окна, старые рамы сваливали в железный контейнер.

      Всем этим словам, информации этой Миша не то чтобы очень удивился, а как-то растерялся весь. Рассыпался. Выходило, никакой он не Миша. Не Михаил Григорьевич Глушецкий, не очкарик-переводчик, у которого папа за морем, за границей, черт знает где, а Степан Свет, у которого папаша-алкаш в земле сырой.