Тайны Баден-Бадена. Валерия ВербининаЧитать онлайн книгу.
как «сциентифическая[7] статья» и «в хорошем юмёре[8]»…
– Вы шутите, Платон Афанасьевич.
– Да ничуть! Говорил он, что его где-то «фетировали» – вместо «чествовали», говорил, что ведет «жизнь вагабонда»… Какого, к черту, вагабонда, когда есть русское слово бродяга? Тут он добавил, что собирается на какой-то «дине»[9], и я решил, что с меня хватит. Невозможно же так издеваться над языком. Тургенев в своем последнем романе тоже напридумывал каких-то «естественных» сыновей[10], но до уровня дине с вагабондами все же не опускался. Слышали, что он за «Дым» с Каткова пять тысяч серебром содрал? Графиня Вильде уверяет, что это был самый дорогой дым в российской истории…
Авилов невольно улыбнулся.
– Ну-с, – жизнерадостно продолжал Тихменёв, – а роман вышел все-таки дрянь. Нельзя русскому писателю надолго отрываться от родины, а обстоятельства Ивана Сергеевича всем хорошо известны. Быть бантиком на юбке мадам Виардо ему дороже…
Михаил подумал, что теперь его собеседник примется обсуждать перипетии личной жизни Тургенева, и молодого писателя передернуло; но, к счастью, редактор заговорил о другом:
– Вы, может, скажете: ничего, что бантик, не он первый, не он последний, кого баба крепко в оборот взяла. Но чтобы играть главенствующую роль в литературе, одним бантиком быть недостаточно. Раньше Ивану Сергеевичу везло: все, кто мог с ним соперничать, по той или иной причине отошли в тень. Гоголь умер, Достоевского сослали на каторгу, Гончаров увяз в работе по цензурному ведомству и пишет в год по чайной ложке. Заметьте, о Маркевиче[11] и ему подобных я даже не говорю – сколько бы их ни читали, как писатели они все равно немногого стоят. Немудрено прослыть гением, когда тебе противостоят Маркевичи и госпожа Тур[12], но стоило Достоевскому вернуться, стоило выдвинуться графу Толстому – и наш Иван Сергеевич уже не при делах. При всех своих недостатках «Война и мир» – именно тот роман, который наша литература так долго ждала, и рядом с ним меркнут все тургеневские барышни, равно как и болваны из «Дыма», ругающие Россию, с благословения автора.
– Строго говоря, – негромко заметил Михаил, – там только один… как вы выразились, болван.
– Которому никто не возражает, – язвительно напомнил Тихменёв, щуря глаза. – Вообще, батенька, скажу вам вот что: если бы, к примеру, Федор Михайлович после каторги заделался вторым Герценом и стал бы от души честить Россию на всех перекрестках, его можно было бы понять, и любой здравомыслящий человек признал бы, что у него есть такое право. Но у Достоевского, насколько я его знаю, ничего подобного даже в мыслях нет, зато Тургенев, богатый барин, которого родина решительно ничем не обделила…
– Но он же впал в немилость при отце нынешнего государя. Разве нет?
– И был всего лишь сослан в свое имение, – усмехнулся Тихменёв. – Тоже мне, наказание! Эх, мне бы такое имение, как у Тургенева, и я с легкой душой позволил бы запереть
Научная (
Настроении (
Обед (
Калька с французского выражения
Болеслав Маркевич (1822–1884) – популярный в свое время, а сейчас полностью забытый писатель.
Евгения Тур (графиня Елизавета Салиас де Турнемир, 1815–1892) – известная когда-то писательница.