Избранницы. 12 женских портретов на фоне времени. Елена ЛитвинскаяЧитать онлайн книгу.
черные, как смоль. Огромный рост, телосложение богатырское. Сила, энергия. А девушки, должно быть, первые красавицы его гарема.
– Та, что постарше, моя сестра, а младшая – сумасшедшая.
– То есть как?
– Я пошутил, – захохотал Лентовский. Его раскатистый смех, казалось, заполонил все пространство. – В том смысле, что сходит с ума от любви к искусству. Это будущая артистка Императорских театров. Прошу любить и жаловать.
За окном проносились подмосковные пейзажи. Поезд набирал скорость. Они едут в Петербург! Маруся будет играть в спектаклях! Даже подумать страшно – сам Лентовский обещал! Маг и чародей театра, превративший заброшенный уголок Москвы между Божедомкой и Самотекой в подобие райского сада. Блеск электричества, невиданного прежде в Москве, море разноцветных огней, фантастический театр, гроты и фонтаны, лучшие артисты и музыканты… Часто бывая в саду «Эрмитаж», Маруся издали любовалась его хозяином. Настоящий Петр Великий. Она не поверила своим глазам, когда в дверях больничной палаты, откуда она уже потеряла надежду когда-нибудь выйти, показалась его внушительная фигура в белой чесучевой поддевке…
– Ну, что, Лаврушка, как себя чувствуешь?
Лентовский ласково потрепал Марусю по начинавшим отрастать белокурым волосам. Он догадывался, что эта прелестная девочка к нему неравнодушна. Как она старалась быть к нему ближе, как подражала его интонациям и манерам, как трогательно пыталась кокетничать. Даже его фразы и словечки переняла.
Марусе стало обидно до слез. Конечно, с такой прической она чем-то похожа на мальчика, но она все-таки женщина, причем замужняя. Маруся покраснела.
– Ладно, Лаврушка, не смущайся. Расскажи лучше, что ты умеешь.
– Я пою, танцую. Многие драматические роли знаю наизусть. Марию Стюарт, например.
– До Марии Стюарт тебе, положим, пока далеко, а вот начать с пажей очень даже реально. И давно ты театром увлекаешься?
– С детства. Помню, как меня впервые на сцену выпустили. В домашнем театре. Я должна была ангелочка изображать. Потом все меня целовали, обнимали, особенно маменька, говорили: «Молодец, не струсила!» А чего трусить? Так все красиво, свет яркий горит, музыка играет, все в нарядных костюмах. Это все маменька устраивала. Больше никто меня не любил. А папа… Он весь был в своих делах – то школу организовывал, то яхт-клуб, то народные гуляния на Варварке. Не понимал меня. Отправил в деревню к маминому брату. Там пришлось и гусей пасти, и за скотиной ходить, и огород копать. Жаловаться некому, вокруг чужие.
С тех пор я люблю быть одна. Для папы главное – чтобы порядок, дисциплина и никаких вольностей. Чуть что не по нему – он меня наказывал. А рука у него, знаете, какая тяжелая!
Поезд прибыл на Московский вокзал.
Аня пересчитывала узлы и баулы:
– А где твой багаж, Лаврушка?
– Вот он.
В руках у Маруси был крошечный саквояж, похожий на дамскую сумочку.
– Это все, что у тебя есть? Ах ты, цыган!
То