Красно-белый роман. Лариса Рейснер в судьбе Николая Гумилева и Анны Ахматовой. Адель АлексееваЧитать онлайн книгу.
– сцены из спектакля «Анатэма» в постановке Мейерхольда. На столе открытая толстая книга с перечеркнутой страницей, газеты, вырезки, карандаши, этюдник с пастелью – все в полном беспорядке.
– Смотрите! – Андреев отбросил шторку, закрывавшую незаконченную картину на мольберте.
Это был его автопортрет. Так он еще и художник! Автопортрет, хоть и недописанный, создавал уже вполне определенное впечатление. Крупная голова с длинными лохматыми волосами. Складка, вертикально пересекающая лоб. Заостренная книзу бородка. Расстегнутый ворот рубахи. Неужели это он? Никогда не видела Лара, чтобы так смыкались брови, составляя одну прямую линию. Никогда не видела такого выражения лица. Это был человек на краю гибели. В жизни Андреев красив, благороден, артистичен. А тут?… Глаза смотрели куда-то в неизвестность с ужасом и болью… Значит, он не знает, как ответить на главный вопрос пьесы «Жизнь человека»? Он, как Анатэма, обречен на муки? Разуверился в Боге, в человеке? Что же осталось?
Лариса, потрясенная, встретилась с ним глазами. Взгляд его был спокоен.
– Вы знаете мои портреты кисти Серова и Репина?
– Да, конечно.
– Ну и как? Который лучше?
Лариса молчала.
– Ну? – нетерпеливо спросил он, резко чиркнув спичкой. – Ну, ну?…
– У Репина вы красивы, а здесь…
– Красив? Хм! Разве моя сущность – красота? Да и у красивого человека есть сущность. А внешность? Внешность ничто. Главное – отразить душу человека, его внутреннее состояние… Как можно, например, написать Ларису? Красоткой-гимназисткой? Нет! Надо узнать ее характер, мечты, идеалы – вот тогда будет портрет. И не беда, если прическа не та, если глаза не так зелены. Прошли времена слепого реализма. У каждого стиля, у каждого направления свой срок жизни. Стоп! Толстой довел реализм до совершенства, он исчерпал его до дна. Репин – тоже!
Андреев ходил в мягких кожаных ботинках по голубому ковру и говорил в такт шагам.
– Но вот приходит новый художник, который считает возможным отступить от внешних мелких деталей ради внутренней сути. Приходит пора прислушаться к голосу другого колосса русской литературы – Достоевского. Это он открыл психологические бури, бушующие в нас. В сфере психологии не важно, был ли Анатэма на самом деле, в чем он ходил, какой у него голос, важен Анатэма – как условный, обобщенный образ, отражающий психологическое состояние безверия в доброту человечества.
Андреев остановился, пыхнул трубкой.
– Новое искусство пробивает себе дорогу. Как бы его ни назвали – модернизм, формализм… Вот почему мои герои – не конкретные люди, а условные носители психологических состояний. Вы поняли? А что пишут эти критики? Вот, пожалуйста, – он взял со стола книгу Айхенвальда: «Произведения Андреева – едва ли не сплошная околесица… Он страдает психологическим дальтонизмом. Виртуоз околесицы, мастер неправдоподобия, он только сочиняет, только вымышляет, правда от него бежит».
Во время этого нервного