Небо цвета влюбленного кота. Алексей ЕгоровЧитать онлайн книгу.
рода беседы. С большими раскидистыми мы говорили о тех далеких краях, в которых им довелось побывать. С маленькими, похожими на зверей, разговор шел о поэзии. С лиловыми мы трепались про кино и музыку, а с темными и сверкающими молниями старались не разговаривать вообще. «О чем с ними говорить, – говорила Эмм, – они же злюки».
Мы брали с собой на крышу множество разноцветных стеклышек и смотрели на мир через призму их граней. Мы стояли на самом краю крыши (так близко, что половина наших ступней свисала над пропастью) и отчаянно кричали: «Я люблю тебя, мир!!!».
Оговорюсь сразу, Эмм была глухонемой девочкой. Не спрашивайте меня, как мы часами общались, сидя на нашей крыше. Я и сегодня толком не объясню этого. Но я ее прекрасно понимал и видел это же понимание в ее больших зеленых глазах. Нам было по восемь лет, и там, на нашей крыше, мы были самыми разговорчивыми на планете существами. И самыми счастливыми.
Как-то Эмм сказала мне: «Чтобы понимать друг друга, и болтать нет причины». И я тоже замолчал. Нет, конечно, перед этим я уверенно пришел в нашу квартирку, и не менее уверенно сказал свои последние слова:
– Мама, отец, миссис Кондомсс, – заявил я, – я умолкаю и молчать буду столько, сколько сочту нужным.
Мама покачала головой, бабушка молча уползла в свою коробку. А отец сначала сказал:
– Мистер Фред Фагундос Альберто Ольга Спот, пройдемте в кладовую. А затем избил меня так, что душа трижды покидала мое детское тельце и по непонятным всем причинам возвращалась обратно. Но слово свое я сдержал, в том плане, что ни слова больше не проронил. И это чистая правда.
Самый противный в мире продукт выглядит так: густая прозрачная субстанция с запахом тухлятины и мочи. Именно такую штуку я расфасовывал по тюбикам на местном китобойном комбинате. Учиться я больше не мог, и когда мне исполнилось одиннадцать, папаша отправил меня зарабатывать зелень.
– Человека из него не вышло, – сказал он как-то своей лошади, – пусть хоть хлеб даром не жрет, немтырь нерадивый.
Что же, приходилось фасовать китовый жир. Хотя таковым он не являлся. Погружу вас немного в тонкости производства. Дело в том, что в окрестностях водилась речная выдра. Раскормившись на необъятных просторах нашей помойки, некоторые особи вырастали до необъятных размеров. Специальные бригады ловцов (в основном беспризорники и жители свалки) охотились, добывали и сдавали их на фабрику. В общий котел шли также трупы пойманных кошек и собак, помойных птиц. Поговаривали даже, что и умерших на свалке бездомных. Так вот, все это добро вываривали в паровых котлах. Из костей делали муку. А жир фасовали в тюбики и продавали, говорят, что японцам, хотя сам я лично ни одного японца не видел. Почему все это чудо называлось «китовый жир», я не скажу. Не потому, что не говорю с тех пор, как дал слово, а потому, что не знаю. И это правда.
Одна радость: Эмм работала здесь же. Отмывала паровые котлы от этой гадости.