Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы. Наталья ГромоваЧитать онлайн книгу.
раздражение на то, что нет молока и жиров не то что для себя, а и для детей. Да, будем работать – иного выхода (слово не то) – нет».
И снова уговаривает себя: «Ничего, справимся. Но волю к жизни надо иметь большую…»
Но и личная жизнь требует от нее не меньшей воли.
25 июня 1933 года в местной больнице умирает от обезвоживания ее девятимесячная дочь Маечка. Это случилось на даче недалеко от станции Сиверской. Ольга и годы спустя не забудет это место, навсегда оставшееся для нее трагическим:
На Сиверской, на станции сосновой,
какой мы страшный месяц провели,
не вспоминая, не обмолвясь словом
о холмике из дерна и земли.
«Когда мы несли Маечку, – писала Муся в письме Либединскому, – шли через поле, и лесок был рядом… Мы поставили гроб на плечи и несли ее, мы несли ее на руках, оберегая от толчков, переходя через канавы». И спустя несколько страниц: «Ольга стала такая нервная, просто вся дрожит. Говорит, Николай плачет, бредит Майкой».
Четыре дня – бессонница и жалость.
Четыре дня Республика сражалась
за девочку в удушье и жару,
вливала кровь свою и камфару…
Я с кладбища зеленого иду,
оглядываясь часто и упорно
на маленькую красную звезду
над грядкою сырого дерна…
Но я – живу и буду жить, работать,
еще упрямей буду я и злей,
чтобы скорей свести с природой счеты
за боль, и смерть, и горе на земле.
Над могилой Маечки Ольга Берггольц ставит красную звезду. Она клянется Родине, что сможет свести «с природой счеты». Как это возможно? Окажется, что возможно. Слово уже сказано, написано и напечатано.
«И как странно я живу! – подводит итог Ольга тем страшным дням. – Ирина, Николай, самое дорогое – ежеминутно хочет уйти от меня, – как бы предчувствуя самое страшное, пишет она в дневнике. – А Майки уже нет… Но ведь так у всех, такая жизнь и есть, рождение – гибель – рождение, это ее “основная жила”, обрастающая дипломатией, социальными категориями, литературой. Как надо быть проще, животней что ли, и (ведь) чем выше интеллект, тем животней человек!»
И жизнь действительно, словно сопротивляясь ее идейным устремлениям, становится насквозь физиологичной. Ольга часто лежит в больницах. Аборты и выкидыши теперь становятся непрерывными. Это какой-то страшный физиологический морок, из которого на десятилетие ее не выпускает жизнь. Это не она сводит счеты с природой, а природа бьет и бьет ее.
Болеет старшая дочь – Ирочка. У нее осложнение после ангины – эндокардит. Припадки эпилепсии у Николая. «Нет, никто, никто, только он. Как он улыбается, еще не придя в себя, и тянется ко мне – откуда-то из тьмы припадка. Лицо у него, как у Святого, и хочется заорать или умереть».
Казалось бы, несчастья должны еще больше сблизить любящих. Но Николай вернее видит реальное положение дел в стране. Он понимает, что жизнь людей с каждым годом становится хуже. Ольга