Обжигающие вёрсты. Том 1. Роман-биография в двух томах. Геннадий МурзинЧитать онлайн книгу.
слова. Не странно ли, что слово «грамотный» в той жизни будет звучать из уст советских людей не как восхищение, а как оскорбление?
О, с самых же первых шагов в самостоятельной жизни услышу не навязчивое пожелание: «Надо уметь ладить с людьми». Что значит ладить? И сегодня не смогу объяснить. Но, по всей видимости, ладить не умел, из-за чего вся жизнь сопровождалась конфликтами. Смех и грех! Впрочем, об этом – потом…
Щепетильность отца имела крайние формы, но мне от этого почему-то было приятно. Родственные, видать, души.
…И все же, почему в сельскохозяйственный техникум решил податься, а не в какой-либо другой? А другого попросту не знал. Дело в том, что за полгода до принятого мною решения отец был на двухнедельных курсах повышения квалификации в том самом единственном на всю республику техникуме.
Итак, учусь в школе еще год, а потом еду поступать в Семеновский техникум – решение окончательное и бесповоротное. Однако надо же и с отцом посоветоваться. Выбираю удобный момент, когда, как мне кажется, родитель в наилучшем расположении духа.
– Пап, – набравшись храбрости, обращаюсь к нему, но близко не приближаюсь, чтобы горячая его рука не достала, если что, – на будущий год решил в техникум поступать, в сельскохозяйственный, – пытаюсь улестить, сделать ему приятное, – на агронома… Как думаешь, это правильно?
Отец сидит на лавке, за столом и читает газету «Известия», оставляя мои слова без какой-либо реакции. Смелею, поэтому продолжаю развивать свою мысль.
– Стипендия-то сто двадцать рублей. На нее, говорят, без поддержки не прожить. Может, поможешь, а? Чуть-чуть…
«Удочка» закинута. Стою все также поодаль, жду, когда «наживку» заглотит. Проходит минута, другая. В избе – тишина. Мать сидит в сторонке и вяжет чулок. Она не вмешивается.
И, наконец, первая реакция. Отец бросает на столешницу газету. Его тяжелый из-под густых черных бровей взгляд сверлит меня.
– Ты, что, а?! – он приподнимается с лавки, а я отхожу чуть ближе к двери, готовя себе «плацдарм» для будущего отступления. – Я тебя вечно, живоглот, стану кормить!? – «живоглот» – это то самое, что всегда заменяет ему мое имя, и к этому уже давно привык. – Ишь, губёшки-то раскатал, – он презрительно сплевывает на пол. – Не надейся! Работать пойдешь! В колхоз! Дармоед!
Дармоед – это еще одно мое имя, любимое отцом и ненавистное мною. Молча делаю разворот на сто восемьдесят градусов и выхожу на улицу.
Хватит слыть дармоедом
Допоздна хожу вокруг избы и думаю, что мне делать дальше. Отец прав: мне уже пятнадцать, а всего лишь закончил шесть классов. Неважно, что отпустили в школу в восемь с половиной лет, когда не отпускать уже было невозможно. Что ж, пора кусок хлеба самому зарабатывать: уж так надоело, так надоело быть дармоедом! Пора и имя собственное обретать.
На утро, когда отец ушел в поле, сказал маме:
– Поеду к Клаве.
– Что там забыл? У сестры и без тебя…
Знал, что сестра