Путеводитель. Григорий СтариковскийЧитать онлайн книгу.
Отчасти поэтому мы принимаем римлянина таким, каков он есть. Для зрителя мраморное лицо – данность, совокупность качеств, которые определяют этого человека при отсутствии имени. Дело не только в портретной добросовестности, но и в предоставленной зрителю возможности уловить характер человека, каким бы этот характер ни был. Римская добродетель (virtus), часто сопутствующая скульптурному портрету, сочетается с иными качествами, например, с чванливостью, порой даже с жестокостью. И еще одна характерная черта: римский портрет – это лицо человека, готового к действию. Жрец Сераписа не исключение. Мы видим священника, уверенно отправляющего свой культ, и эта уверенность передается зрителю.
Тяга от всеобщего к частному понятна каждому, кто пытается найти своё, навсегда особое место в мире, заручиться собственной неповторимостью как чуть ли не единственным оправданием жизни. Это стремление резонирует не только с личностной отделкой римского портрета, но и странным образом соотносится со свойствами самого Сераписа, чей культ пришел в Рим из Александрии. Серапис, говорит Плутарх, «сопричастен всем людям»; его имя, по одной версии, происходит от слова, означающего «движение всего сущего». Культ Сераписа связан с ежегодным возрождением Осириса, с желанием продолжения жизни за крайней чертой, с возможностью бессмертия, которое похоже на солнечный луч, проскальзывающий сквозь отверстие в александрийском храме Сераписа – к статуе бога, как будто Солнце целует Сераписа в губы.
Бьяджо д’Антонио
История Иосифа, 1482
Пересказ библейской истории Иосифа. Иосиф, на вид подросток лет тринадцати-четырнадцати (справа, в лоджии, отрок, толкующий сны в позе контраппосто, ненамного выше сидящего перед ним фараона), волосы льются волной на спину, куртка тёмно-зелёного цвета. Иосиф фигурирует в семи эпизодах, начиная с прибытия в Египет (в глубине картины, возле дальних городских ворот) и заканчивая встречей Иосифа и Иакова.
Две сцены на переднем плане проработаны в подробностях. Справа, в лоджии, фараон поднимает руку, обращаясь к Иосифу. Рядом окно: на чуть наклонённом ложе изображён спящий фараон. Художник напоминает, какой именно сон видит властитель Египта: коровы – то есть сон о коровах – запечатлены на ткани, похожей на занавесь. Слева Иосиф приникает к Иакову. Сидящий верхом Иаков склоняется к сыну. Волнообразный, продленный изгиб плеч и рук отца и сына. Две фигуры почти сливаются: причиной тому костюмы Иосифа и Иакова, выполненные в одной цветовой гамме. Сбалансированность этих двух эпизодов, повторяемость одежд, визуальное сходство участников обеих сцен (костюмы, позы); даже поджарая собака слева соотносится с двумя другими, в правом углу.
Чуть дальше от зрителя, между городской стеной и палаццо – связкой между двумя упомянутыми сценами – изображен Иосиф в пору своего могущества, восседающий на деревянной колёсной платформе. Пара лошадей увлекает