Федон. ПлатонЧитать онлайн книгу.
надеждой для всякого, кто уверен, что его ум как бы очищен и приготовлен.
– Без сомнения, – сказал Симмий.
– А очищение не в том ли состоит, как мы давно говорим, чтобы душа наиболее отделялась от тела и привыкала из всех частей его собираться и сосредоточиваться в самой себе, чтобы, по мере возможности, и в настоящее время, и после жила она сама собой, освободившись от тела, как из темницы?
– Без сомнения, – отвечал он.
– Но не это ли именно, не отрешение ли и отделение души от тела, называется смертью?
– Разумеется, – сказал он.
– Отрешить же ее, мы говорим, стараются преимущественно те, кто истинно философствуют, поскольку занятие философов в том и состоит, чтобы отрешать и отделять душу от тела. Или нет?
– Так.
– Итак, не смешно ли было бы, как я говорил сначала, если бы человек, своей жизнью готовясь стать сколь можно ближе к смерти, начал скорбеть, когда смерть пришла бы к нему? Не смешно ли это было бы?
– Как не смешно?
– И в самом деле, Симмий, люди, истинно философствующие, стремятся умереть, и смерть им менее страшна, чем кому-либо. Посмотри на следующее: предположим, некто непрестанно досадует на свое тело и желает иметь душу саму по себе, а когда это происходит – боится и скорбит. Так не безумен ли этот человек из-за того, что без радости отходит туда, где есть надежда достичь цели желаний всей жизни (а предметом желания было разумение) и освободиться от сотоварища, на которого он досадует? Многие разлученные смертью с людьми, которых они любили – с женою, с детьми, – охотно согласились бы сойти в преисподнюю в той надежде, что там увидятся и будут вместе с милыми существами: зачем же скорбеть и пребывать в печали умирающему, если он действительно любит разумение и сильно проникнут той надеждой, что оно нигде не приобретается столь совершенно, как в преисподней? А ведь это так, друг мой, – лишь бы умирающий был истинным философом; ибо ему ясно представляется, что чистое разумение для него нигде так не доступно, как в преисподней. Если же сказанное мною сейчас справедливо, то не великое ли было бы безумие такому человеку бояться смерти?
– В самом деле великое, клянусь Зевсом, Сократ, – отвечал Симмий.
– Итак, не есть ли это для тебя достаточный признак того, – сказал Сократ, – что человек, скорбящий при смерти, был любителем не мудрости, а тела? Любитель же тела, известно, любит и деньги и славу, то есть либо что-нибудь одно из двух, либо то и другое.
– Конечно, бывает так, как ты говоришь, – отвечал он.
– А не правда ли, Симмий, что людям с философским складом очень свойственно и так называемое мужество?
– Непременно, – сказал он.
– Не им ли одним, уничижителям тела, проводящим жизнь в философии, свойственна и рассудительность, которую многие полагают именно в том, чтобы не увлекаться желаниями, но вести себя скромно и благочинно?
– Необходимо, – отвечал он.
– Ведь