Радикализация искусства. Избранное. Глеб НагорныйЧитать онлайн книгу.
тягучую мыслинку и, глянув на утомленных сестер-Целлюлоз, семенящих на полусогнутых за кулисы, произнес:
– Вот-вот, и вы туда же – осуждаете. Но ведь жить-то мне на что-то нужно, правильно? Пенсия и приработок вяленькие – премий не платят. Сейчас в Здании у всех одно чувство появилось: ощущение перманентного денежного напряга, все остальные чувства как-то сами собой атрофировались. Вместе с честью и достоинством. Своего рода эмоциональная обстипация32. Запор чувств, если хотите… С другой стороны, а что делать: у кого кошелек, тот, как говорится, и смеется, а остальным приходится наступать на дужку собственных очков, на стекла собственных пенсне, чтоб не видеть всего этого… – Амадей устремил пронзительный взгляд на сцену.
Целлюлоза с Глюкозой испарились, мелодия захлебнулась в нотах, а ди-джей заглох. Послышались скрип колесиков и громыханье тяжелого катящегося предмета. Прощелыжный голос конферансье возвестил: «Сирена, дамы и господа!» – и на сцену из кустов-кулис выкатился рояль. За ним выскочил тапер, нос и верхняя губа которого напоминали небольшой хобот млекопитающего из отряда непарнокопытных. Раскисшее помятое лицо цвета обезжиренного кефира, пьяные мятые штаны, усталый пиджак с вытянутыми рукавами, выглядывающие из-под лацканов подтяжки, разномастные туфли и черно-слоновая, под цвет замусоленных клавиш, «серебряная» нить говорили о том, что жизнь удалась. Следом выплыло раздекольтированное «нечто», в черном расшитом бисером балахоне до пят и пожеванной, будто магнитофонная лента, «серебряной» нитью. Подтяжки щелкнули, и «нечто», по габаритам не уступающее роялю, с хрустом распрямив тулово, заголосило.
«Плясовая колыбельная» – примерно так можно было окрестить раздавшееся со сцены. Унылое, перемежаемое всплесками гортанных срывов и западающих клавиш. «Нечто» не пело, оно – вопило. «За жисть, за братву, за маруху». Далее шли кабацкие «ноктюрны», «рапсодия» о «мурке» и непременная «фантазия» на тему «гоп-стопа». Трели с фальшивыми слезами от потекшей туши и «пером-щекотуном» в подреберье. Это была не Сирена – это была какая-то раскормленная фурия.
Обезличенные вначале мрачно внимали, в такт подергивая бровями и брылями, но вскоре не выдержали и пошли в пляс. Кто-то спортивно одаренный, разбрасывая вокруг себя купюры, швырнулся на пол и затрясся, словно камбала на песке. Около него угрем завилась девица без слуха. Карась – в кроссовках, треска – в трико, плотва – в платине и сардина – в сардониксах. Вокруг них хищными пираньями замельтешили остальные. Тонкое запястье одной селедочной охватывал массивный браслет. Из-под браслета виднелись точки – не то родинки, не то уколы. Обезличенные подвывали, нещадно перевирая слова. Сам танец напоминал нечто среднее между вальсом и гопаком. Флёр с Амадеем молча наблюдали, ибо разговаривать было невозможно. Потянулась долгая нуга безвременья. Но через какое-то время ритм уже держал только шлепнувшийся
Обстипация