Бабайка. Чингиз Григорьевич ЦыбиковЧитать онлайн книгу.
моего мальчика.
Малыши, они даже во сне дышат часто.
Я смотрел на змея гигантским кольцом обернувшегося вокруг корзины, в которой спал мой мальчик. Мне подумалось, что рисунок-то не врал – пропорции были именно такие.
Время к полудню, а мой мальчик спит. Тут что-то не то. Ёлки-палки, почему он спит?
– Почему он спит? – шагнул я было к сыну, но поэт, шевельнув арбалетом, меня остановил.
Назовите меня трусом, но умирать мне никак нельзя.
– Ты зря пошёл, – сказал змей.
– Не тебе судить, – ответил я.
– Но раз пошёл… тогда не торопи события. Всё решится не здесь и не сейчас. Тебе везёт. Значит, мы еще встретимся.
– Обязательно, – сказал я сквозь зубы.
– Ты помнишь уговор? – сказал змей.
– Какой еще уговор? – спросил я, нетерпеливо переступая на месте.
– Ты не волнуйся так, – тихо сказал мой компаньон. – Это вредно для здоровья.
– Конечно, помню, – сказал поэт. – Пять минут.
– И пять лет безбедной жизни, – сказал змей. С этими словами он аккуратно взял корзину в зубы и скользнул к шкафу.
Шкаф. До этого я просто его не замечал. Даже удивительно.
Большой платяной шкаф с распахнутыми створками. Дверцы на рояльных петлях. На одной из них зеркало.
У нас такие шкафы делали еще при Сталине.
Змей мягко скользнул в шкаф, унося моего мальчика. Только хвост мелькнул. И створки плавно закрылись за ним.
– Я прошу тебя, – сказал поэт. – Ты мне чужой, мне до тебя дела нет. Поэтому если ты дернёшься, я выстрелю, не сомневайся. Но я не люблю убивать. Не моё это дело.
И он перевернул большие песочные часы, стоявшие на столе. Песок тонкой струйкой потек из верхней половины в нижнюю.
– Ты не понимаешь, – сказал я.
– Да всё я понимаю, – сказал лениво поэт. – У него твой сын – он мне сказал.
– Так пропусти меня.
– Нет.
– Отчего же?
– Ты же слышал. Пять лет безбедной жизни.
Я посмотрел на своего компаньона. Тот с любопытством следил за нами.
Не укладывалось в голове моей всё происходящее никак. Всего можно было ожидать, но чтобы на пути моём встал, так сказать, коллега Пушкина и Блока…
А тот стоял, уверенно сжимая в руках арбалет, по-прежнему направленный в мою грудь, солнце освещало его из окна лучами своими, и пылинки искорками плясали вокруг его горделивой головы.
– Погоди, – сказал я медленно. – Ты же поэт. Ты же добрым быть должен.
– Что? – сказал поэт скандальным голосом, и арбалет дрогнул в его руке. – Добрым? Да какое мне дело до добра и зла. Я должен чувства в людях будить, чтобы мир этот не спал. А то в своей беготне ежедневной они забывают о том, что такое закат, как прекрасен рассвет, как плавно река воды свои несет к океану, как капли падают с мокрых ветвей на землю, как шумит трава, приглаживаемая ветром. Они не помнят, как роскошен хруст стрелы, туго входящей в плоть, звон клинка встретившего на пути своем сталь, плавное парение орла в небесной выси. Пусть люди будут хотя бы злы,